Наверное, я пошатнулась, и мне пришлось ухватиться за стул. Он не погиб? Внутри у меня что-то сжалось. Помню, как содержимое желудка внезапно подступило к горлу, и мне пришлось сделать усилие, чтобы меня не стошнило.
– Это правда, он жив?
– Да! – ответила она. – Да.
– Но… – начала я. – Я видела газету… Вырезку из газеты, где было сказано, что он героически погиб.
– Этого не может быть, Крисси, – сказала она. – Это фальшивка. Он жив.
Я заговорила, но потом мир словно обрушился, все эмоции нахлынули одновременно, наслаиваясь одна на другую. Радость. Я помню, как меня переполняла радость от осознания того, что мой сын не умер, она шипела и пенилась на языке, точно шампанское, но к ней примешивалась едкая горечь страха. Я вспомнила о своих синяках, о том, с какой силой бил меня Бен. Может быть, он причинял мне не только физическую боль, может, иногда ему доставляло удовольствие рассказывать мне, что моего сына нет в живых, он радовался, видя, как я горюю, заново узнав об этом. Неужели возможно также, что в те дни, когда я вспоминаю, что была беременна или рожала, он просто сообщает, что Адам съехал от нас, уехал работать за границу или живет на другом конце города?
И если так, то почему в дневнике ничего нет про… другие версии?
В моей голове появляется видение: я вижу своего сына, каким он может быть сейчас, или я его видела, но все забыла? Видения проносятся перед моим внутренним взором – и исчезают. Все, о чем я могу думать: он жив! Мой сын не умер. И я могу его увидеть.
– Где он? – кричала я. – Где? Я хочу его видеть!
– Крисси, тише, не волнуйся.
– Но…
– Крисси! – перебила она. – Я выезжаю. Никуда не уходи.
– Клэр! Скажи мне, где он!
– Я очень беспокоюсь за тебя, Крисси. Прошу тебя.
– Но…
– Крисси, успокойся! – Клэр почти кричала.
И тут мое затуманенное сознание пронзила одна-единственная мысль: что же это со мной – истерика? Я глубоко вдохнула и попыталась унять волнение, но Клэр заговорила снова:
– Адам живет в Бирмингеме.
– Но он должен знать, где я сейчас. Почему он не приезжает ко мне?
– Крисси, – начала она.
– Почему? Почему он не навещает меня? – не унималась я. – Они не ладят с Беном? Поэтому он не приезжает?
– Крисси, – мягко урезонила она. – Бирмингем далеко отсюда. У него насыщенная жизнь…
– Ты хочешь сказать…
– Не может же он так часто мотаться в Лондон!
– Но…
– Крисси. Ты говоришь, Адам не приезжает. Я не верю. Думаю, как только у него получается, он выбирается к тебе.
Я умолкаю. Это было бессмысленно. Однако она говорила правду. Дневнику-то от силы несколько недель. А до этого могло происходить все, что угодно.
– Мне нужно его увидеть. Это можно как-нибудь устроить?
– Почему бы и нет. Но если Бен утверждает, что Адам мертв, сперва нам следует поговорить именно с ним.
Ну конечно, подумала я. Только что он скажет? Он же думает, я все еще ему верю.
– Скоро он будет дома, – сказала я. – Ты придешь? Поможешь мне во всем разобраться?
– Конечно. Я очень переживаю, Крисси. Что-то здесь не так.
Ее тон встревожил меня, но в то же самое время я почувствовала облегчение, а мысль о том, что скоро я смогу увидеть сына, вселяла радостное нетерпение. Мне захотелось увидеть его прямо сейчас, хотя бы на фото. Я вспомнила, что его снимков почти нет, а те, что есть, заперты в ящике. И мне пришла в голову еще одна мысль, правда пока не до конца оформленная.
– Клэр, а у нас был пожар?
Она пришла в замешательство:
– Пожар?
– Ну да. Дома почти нет фотографий Адама. И наших свадебных тоже очень мало. Бен сказал, что остальные сгорели.
– Сгорели? – не поняла она. – То есть как сгорели?
– Бен сказал, что в одном из наших прежних домов был пожар. И много чего сгорело.
– Когда?
– Не знаю. Много лет назад.
– И у тебя нет фотографий Адама?
Я почувствовала легкое раздражение:
– Немного есть. Но почти нет снимков, где он уже взрослый. Или совсем крошечный. Нет фотографий семейных праздников. Нашего медового месяца. Рождества. Ну, ты понимаешь.
– Крисси, расскажи, какой Бен из себя. – Голос Клэр сделался тихим, выговор отчетливым.
Мне показалось, в нем прозвучало еще кое-что. Новое чувство. Страх.
