– Как прошел день? – спрашиваю я.
Он принимается развязывать галстук.
– Ой, давай не будем об этом. У нас же отпуск!
И начинает расстегивать рубашку. Я борюсь с желанием отвернуться, напоминая себе: это же мой муж, я его люблю.
– Я сложила вещи, – говорю я. – Надеюсь, тебе понравится, я не знала, что тебе взять.
Он снимает брюки и аккуратно складывает их перед тем, как убрать в шкаф.
– Уверен, все отлично.
– Вот только я не знаю, куда именно мы собираемся, поэтому могла что-нибудь не предусмотреть.
Он поворачивается, и мне кажется, что в его глазах мелькнуло раздражение.
– Проверю перед тем, как отнести вещи в багажник. Все нормально. Спасибо, я знаю, что ты старалась.
Сидя на стуле возле туалетного столика, он натягивает потертые синие джинсы. Я замечаю, что даже они идеально выглажены, и двадцатилетняя девчонка внутри меня немедленно решает, что он забавный старикан.
– Бен, ты ведь знаешь, где я сегодня была.
Он смотрит на меня:
– Да, знаю.
– И про доктора Нэша знаешь?
Он отворачивается:
– Знаю. Ты мне рассказывала.
Я вижу его отражение в трюмо на туалетном столике. Три версии человека, за которого я вышла замуж. Человека, которого я люблю.
– Я все знаю, – повторяет он. – Ты все мне рассказала.
– И ты не возражаешь? Против наших встреч?
Он не оборачивается:
– Могла бы и раньше рассказать. Но нет, не возражаю.
– А про мой дневник? Про него знаешь?
– Да, – ответил он. – Ты говорила. Сказала, что тебе помогает.
Мне приходит в голову мысль.
– А ты его читал?
– Нет. Ты же сказала, что это личное. Я бы никогда не полез в твои личные вещи.
– Но ты ведь знаешь про Адама? Ну, что мне известно про Адама?
Я заметила, что он дернулся, точно я обрушила на него эти слова, как удар. И удивилась. Ожидала же, что он будет счастлив. Рад, что ему больше не придется снова и снова рассказывать мне, что наш сын погиб.
– Да, – говорит он, глядя на меня.
– Его фотографий нигде нет, – сетую я, и он спрашивает, что я имею в виду. – Везде полно наших фотографий, а его снимков нет.
Он поднимается и подходит ко мне, садится рядом на кровать. Берет меня за руку. Что за манера – обращаться со мной так, точно я сделана из стекла или фарфора? Как будто, узнав правду, я рассыплюсь на мелкие кусочки.
– Хотел сделать тебе сюрприз. – Пошарив под кроватью, Бен достает альбом с фотографиями. – Я положил их все сюда.
И вручает альбом мне. Он тяжелый и обит темным материалом, имитирующим черную кожу. Открыв обложку, я обнаруживаю под ней огромную пачку снимков.
– Я хотел расположить их по порядку, – поясняет он. – Чтобы подарить тебе сегодня вечером, но времени не хватило. Прости.
Я просматриваю фотографии. Они собраны в беспорядке. Вот Адам – младенец, вот он – маленький мальчик. Должно быть, это снимки из давешнего ящика. Одну я особенно отметила. Там он уже юноша и сидит рядом с девушкой.
– Его подружка? – спрашиваю.
– Одна из, – отвечает Бен. – С ней он был дольше всех.
Хорошенькая короткостриженая блондинка. Чем-то похожа на Клэр. На фото Адам смотрит в камеру и смеется, а она – вполоборота к нему, и на лице смесь радости и неодобрения. Вид у них заговорщицкий, точно они смеются над понятной лишь им самим и фотографу шуткой. Они счастливы. И мне радостно об этом думать.
– Как ее звали?
– Хелен. Ее зовут Хелен.
Я морщусь, поняв, что думала о ней в прошедшем времени, будто она тоже умерла. Пришла в голову мрачная мысль: лучше бы она умерла, а не Адам, но я гоню ее прочь, не дав оформиться.
– А когда он погиб, они еще были вместе?
– Да, – ответил Бен. – Даже подумывали о помолвке.
Она выглядит такой юной и жадной до впечатлений, в глазах ее ожидание: что же преподнесет ей жизнь? Она еще не знает, какое горе ей скоро придется испытать.
– Мне бы хотелось с ней познакомиться, – говорю я.
Бен берет фотографию у меня из рук и вздыхает:
– Я с ней не общаюсь.
– Почему? – удивляюсь я.
У себя в голове я уже все спланировала: мы могли бы поддерживать друг друга. Нас многое связывает: понимание и любовь, которая превыше всего, – любовь не друг к другу, а к тому, кого мы обе потеряли.
– Были ссоры, – поясняет он. – Размолвки.
