Глац с минуту смотрел Родину прямо в глаза.
— Нет, — устало произнес он, — я действительно не знаю, чем бы… — Он не окончил.
— Возможно, вы просто не осознаете значения той информации, которой располагаете, — вмешался Гольберг. — Попробуйте вспомнить обо всем, что хоть как-то могло вас насторожить.
— По-моему, — начал командир, — я рассказал вам все. Нет ничего, о чем бы я не упомянул, разве только какие-нибудь ничтожные подробности, которые не имеют ничего общего с убийством.
— Например?
— Ну, вроде того, что на командный пункт в субботу утром все время заходил Мельхиад: он сверлил какие-то отверстия в стене, где установлены телеэкраны. Он еще справлялся, не мешает ли нам работать… Кроме того, я разговаривал с Реей Сантос.
— Лично?
— Нет, по телефону. Я звонил после десяти, потому что не мог разобрать ее записей, она пишет, как курица лапой. Об этом я уже подробно рассказывал.
— Ну, а что бы вы могли еще нам сказать?
— Еще? Не понимаю.
— Постарайтесь припомнить какую-нибудь деталь, характерную для другого момента. Факты. Может, вы хотели бы дополнить характеристики членов экипажа.
— Возможно, вас заинтересует такая деталь, — начал Глац с некоторым колебанием, — мне трудно об этом говорить. Я скрыл, вернее, не стал тогда говорить о патологическом любопытстве Маккента. Он не только все фотографирует, обо всем выспрашивает — это, видимо, не укрылось и от вас, но — мне неприятно об этом говорить — занимается также слежкой. Я сам видел, как он подслушивал у дверей комнаты Шмидта.
— Когда это было? Вы помните дату?
— Это было… Да, в среду утром.
— А что, если настоящий Ланге спрятан где-нибудь в Париже, а Юрамото в Гонолулу? А что, если Маккент — не Маккент? — вполголоса произнес Родин. Если этих людей подменили? Кто-то пробрался сюда, на лунную станцию, и выдает себя за астронома или биолога. Как вы на это смотрите?
— Но это же абсурд! — раздраженно воскликнул Глац. — Наши люди давным-давно знают этих ученых! По международным конференциям и симпозиумам. Это исключено!
На Луне сила притяжения в шесть раз меньше, чем на Земле. Но когда Глац уходил из комнаты, он ступал тяжело.
БЕЗ СВЕТА НЕТ ТЕНИ
Рассеянный, мягкий свет упал на спокойное лицо Уго Неймана, стоявшего в дверях.
— Мне предстоит еще кое-что сделать, поэтому я хотел, чтобы вы скорее закончили, — легкая улыбка скрасила неприятные слова, — этот допрос.
— Допрос? — Майор пододвинул пилоту стул. — Значит, восемь подозреваемых — восемь перекрестных допросов?
— Но вы же именно это имели в виду, не так ли? Теперь один за другим мы будем приходить сюда.
Гольберг задумчиво провел рукой по подбородку, словно решая, стоит ли ему вмешиваться в разговор.
— Вы же понимаете — майор не имел в виду настоящего допроса.
— Разумеется, — подтвердил следователь.
— Я так и понял, — согласился пилот, — но, вероятно, вы все же захотите о чем-то спросить, раз уж карты открыты…
— Я убежден, — прервал его майор, — что существуют какие-то мелочи, детали, известные кому-то из вас, которые могут вывести нас из тупика. Но что это может быть? И как отыскать их среди обычных, повседневных наблюдений?
— Понятно. Мне сейчас вспомнился один разговор, который произошел в прошлую среду или четверг. Я говорил с Шмидтом в узле связи. Он был весьма рассеян, перед ним лежал открытый блокнот с какими-то числами. "Что это вы занялись головоломками, от нечего делать? — спросил я его. — Надеюсь, вам здесь не скучно?" — Бедняга Шмидт усмехнулся и сказал: "Головоломки? Вряд ли, хотя и задали они мне задачу". И он посмотрел на меня, как на пустое место.
— Отсутствующим взглядом, — уточнил доктор.
— Вот именно.
— Видимо, у него было нарушено управление вниманием, ибо…
— Ну, конечно, — подтвердил майор, — иначе и быть не могло.
В глазах Неймана мелькнула улыбка, и Родин вдруг подумал, что этот медлительный, флегматичный человек чем-то очень привлекателен. В его медлительности чувствовалась основательность, в спокойствии — уверенность.
Родин протянул ему раскрытый блокнот Шмидта.
— Да, это его заметки. — Нейман полистал странички. — Кто бы мог подумать, что все это так окончится? Бедняга Шмидт. — Пилот снова взглянул на числа. — Пожалуй, это они. Держу пари, что это те самые числа.
