В результате я прихожу к выводу, что относительно этого разговора мне просто хотелось его поддержки — в любой форме; но неизвестно по какой причине, до сего момента я не получал ее ни капли; и это досаждало.
Немного.
Теперь, можно сказать, наступил критический момент.
До этого всю историю рассказывал я, самолично. Мишка сидел рядом, упорно молчал, то и дело прищуривался, хмурил брови и машинально теребил нитку на джинсах, выбившуюся из шва; иногда еще зачем-то старался завязать ее в узел, но она была слишком коротка.
Серж обратился к Мишке — впервые.
— Это правда?
Мишка поднял голову.
— Что?
— То, что он говорит. Про людей, про флаги и проч.
— Ну… вроде мы действительно видели, да.
— Нет, ну я не понимаю… Вроде бы или точно?
— Да-да, точно… — Мишка произнес усиленно кивая… но слабым голосом.
Что это?.. Откуда эта неполнота? Я остро чувствовал, что неудовлетворен его ответом. Неужели он не уверен?! Мы же всё видели собственными глазами!!
Я обернулся, чтобы сказать ему, — не только об этом — я хотел выпалить: «Мишка, да что с тобой такое, в конце концов?!» — но он, угадав, вероятно, мои мысли жестом остановил меня, а затем произнес:
— Не спеши, Макс. Обожди. Все будет хорошо.
Серж то и дело переводил взгляд — с меня на Мишку; потом опять на меня и так далее…
Мишка не стал больше ничего говорить. Сказал я (действительно стараясь успокоиться; похоже, я внял Мишкиному совету, и сам же этому удивлялся):
— Очень мало времени прошло. Мы недолго бежали. Так, по крайней мере, нам показалось.
— После того, как вы видели этих людей на поляне? — сказал Серж.
— Да. Мы бросились бежать куда глаза глядят. И через две минуты уже поселок показался за деревьями. Ну, может быть, через три.
— Или время укоротилось от испуга? — подколол меня Пашка.
— Возможно, и так, — признал я, делая вид, что не распознал его интонации.
Я даже испытывал какое-то тайное насмешливое удовольствие — так, словно подкреплял ложь некими и впрямь правдивыми фактами.
Словом, меня одолевали довольно странные ощущения, но, как я уже упоминал, не в первый раз мне доводилось испытать страхи и удовольствия лжеца, когда я говорил правду.
А может быть, все объяснялось тем, что Серж и Пашка, оказывая так называемую психологическую атаку, заставили меня, вконец, усомниться: а действительно ли я видел Предвестников табора?
Нет, ни капли сомнения.
Почему?..
Я поймал себя на том, что вот уже третий раз смотрю через Сержево плечо — в отворенное окно, на ярко-желтые травяные соцветия, в которые кое-где забился рваный одуванчиковый пух; соцветия, выглядывавшие из-под нижней рамы, и я слышал, как невидимые глазу стебли, ударяясь и потирая друг друга, издают щекочущий звук и еще… оттенки железа и камня — словно нож проводил по точилу, лаская и насыщаясь хрустальными блестками. Стебли — я представлял себе десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч стеблей, — и чем больше их, тем меньше звуков начнешь замечать, а напротив, острее будут реагировать глаза; ловишь себя на мысли, что в такой вот рифленой траве могут жить только стрекозы и шмели. Почему? Да потому что это масляный лабиринт картины — так ощущал художник, когда писал ее; и разумеется, он не изобразил ни одной стрекозы и шмеля.
Картина, мелькнувшая в сознании, — и сразу за этим мне представились Предвестники табора, так ясно — словно бы я опять увидел их воочию. Странный переход — почему мое сознание сделало его? Я чувствовал, это никак не относилось к происходившему разговору; просто глядя на соцветия, я представлял себе Предвестников табора, — но в чем же кроется ассоциация? В этом ярко-желтом цвете и оранжевых подпалинах, которые достроило мое воображение? Нет — на Поляне чудес трава оттенков шалфея. В этих сухих, боле светлой желтизны бусинках, которые нанизаны на торчащие в разные стороны иглоподобные черенки? В щекочущих звуках — от трения стеблей?
Нет, на поляне не было ничего подобного, и это земные вопросы, — они не работают. К Предвестникам табора применимы категории не совсем человеческие… ……………………………………………………
…………………………………………………………………………………………
Серж, тем временем, все старался «раскусить меня»; между тем, после того, как он услышал Мишкино подтверждение, прыти у него, конечно, поубавилось — он уже просто цеплялся к словам. И как только я это почувствовал, сразу решил, что победил.
