Повторяю, в одиночку он был всегда тих и не представлял никакой опасности, а вот вместе с Сержем…
Но и Серж тоже «преображался» в компании друга. Его пронзительный голос, своей хрипотцой очень сочетавшийся со всеми манерами и чертами лица (особенно с глазами-ромбиками, как мне казалось, которые всегда обретали странный обиженный оттенок, если Серж был удивлен либо отстаивал какую-то позицию), — Сержев голос тотчас принимал требовательные, почти командирские нотки; Серж не выполнял уже никаких обещаний, даденных пять минут назад, — более того, мог дать тебе по шее за то только, что ты посмел ему о них напомнить.
Нашей дружбе приходил конец, как только появлялся настоящий друг. И все же ее можно было вернуть и в присутствии этого друга — если сделать что-то выдающееся: попасть воланом по электропроводам; закинуть камень дальше, чем от тебя этого ждали; воткнуть ножичек в землю, пустив его с сальто и пр.
Серж всегда и при любых условиях по справедливости хвалил меня за достижения.
Моя мать Сержа терпеть не могла.
— Этот хитрый ублюдок научит тебя всяким пакостям! Ты же, дурак, готов выполнить любую его прихоть. А представь, что однажды он попросит тебя выброситься из окна. Что ты, выбросишься? — так она частенько говорила о нем, и это меня просто бесило.
Мишка отзывался о Серже более либерально:
— Ты хочешь на него походить, а как же Стив?.. Как можно походить и на того, и на другого? Ты сейчас скажешь мне: «ага, я как-то об этом и не подумал!» — и будешь неправ: все ты подумал и уже сделал выбор.
— Почему? — спрашивал я.
— Ну как же… если ты хочешь походить на Сержа, то почему с самого приезда ходишь по поселку в расстегнутой рубашке — как Стив?
Как бы там ни было, сегодня мне вряд ли удалось бы чем-нибудь поразить Сержа, и когда они с Широковым появились на горизонте, я понял, что мое предчувствие о близком разочаровании превращается в уверенность.
— Надеюсь, ты им не растреплешь о Стиве? — осведомился Мишка чуть пониженным голосом.
— Конечно, нет!
— Смотри, я ж вижу, как ты оживился. Небось так и подмывает. И матери — ей тоже не говори.
— Не говорить?
— Эй, Мишка, — повторил Серж; оба уже подошли к «верхотуре». (Мой брат в тот момент залез на нижние поперечины между бревен и зачем-то внимательно изучал протектор на прибитой под козырек покрышке), — у нас тут с ним спор возник, — он кивнул на Пашку, одетого в привычные для того красные рейтузы.
— Опять?
— Что?.. Ну да… может, поможешь разрешить? Третье слово ведь очень весомо, с ним, как с первыми двумя, уж точно ничего не сможет случиться и корова не съест.
— Второе слово она тоже не съедает, так что я прав, — вставил Широков, как бы между прочим.
— Вот видишь, что я говорил. Так что, Миш, нам снова без тебя не обойтись.
— Вчера вы спорили о том, кто круче Микеланджело или Донателло. Ну а теперь что? — спросил Мишка.
(Конечно, имелись в виду персонажи мультфильма «Черепашки ниндзя»).
Теперь они спорили, у кого круче велосипед. Серж не преминул изложить Мишке весь ход спора, каждый раз умело вворачивая в свое повествование выгодные для себя аргументы (у Пашки цепь слетает на «Каме» — «впрочем, велик и не такую высокую скорость развивает, как моя птичка, так что Пашка в безопасности, ха-ха»; рама на Сержевом «Аисте» гораздо изящнее, а главное прочнее: «на спор, что еще год и Пашке придется воспользоваться сваркой дяди Геннадия, чтобы залатать трещины возле руля?» и т. д. ит. п.; вообще модель «Кама», как свидетельствуют «разные журнальные источники», гораздо менее популярна и надежна). В конце концов, Широков даже покраснел от негодования, весь подобрался и сник — то и дело стараясь остановить Сержа репликами, вроде: «Послушай!..», «Нет, стоп!», «Вот здесь я не согла…» и т. д. и т. п., — Пашка обнаружил, что тот не только не сбивается и игнорирует его попытки возразить, но, напротив, еще только искуснее ведет речь и выставляет вещи в выгодном для себя свете; и ко всему этому как всегда присовокуплялись обиженные глаза-ромбики — не смотря даже на то, что Серж был абсолютно спокоен. Когда Серж, наконец, присовокупил к своим двухминутным аргументам три последних слова: «Ну, что скажешь?» — его ждало небольшое разочарование — от Мишкиного ответа:
