— Велосипеды, да… это, конечно, занятно оценивать, какой лучше, особенно если они не подводят так, как мой.
— Ты хочешь сказать, что твой велосипед хуже всех? — осведомился в крайнем удивлении Пашка Широков.
— Я хочу сказать… что я хочу сказать, хочу сказать, хочу сказать… — стоя на «верхотуре», Мишка принялся раскачиваться, держась одной рукой за балку, к которой была прибита покрышка от автомобильного колеса, — знаешь, для чего я так изучал эту покрышку? Как раз, когда вы подошли…
— Нет. Для чего?
— Мой «Орленок» явно очень сварлив, и я хотел выяснить, не с тем ли связано его постоянное наступание мне на ноги, что у него весьма своеобразный протектор на колесе. Эта покрышка… ты знаешь, она ведь один раз очень подвела моего отца, он едва в аварию не угодил — да, да, подвела, у нее тоже дурной характер, вот я и хотел посмотреть, схож ли ее протектор с тем, какой на моем колесе.
— Но ведь она толще раз в пять! — удивился Серж.
— Ну и что? У нее весьма характерный протектор. Характерный для дурного характера.
— И какой же это у нее протектор?
— Взгляни сам, Серж. Залезай сюда и посмотри… Только будь осторожен… дай-ка я на другую балку перейду…
— Боишься, что проломится?
— Нет, это балки вполне себе пристойные, просто нам тесновато вдвоем будет, да и мне тебе неудобно показывать… теперь смотри… — мой брат принялся водить по покрышке пальцами, — видишь, какой протектор необычный? Сначала волны, волны, а потом вдруг раз — хопа! — и в какое острие переходит, видишь? А потом опять волны.
— И что это означает?
— Как так? Ты разве не узнал, как похоже это на те самые письмена?
— Какие письмена? О чем ты? — Серж пребывал в полном недоумении; все-таки, как ни уважал я его и ни стремился с ним дружить, а Мишке удавалось затмить Сержа одной-двумя брошенными репликами.
— Я о письменах древних савибов, о которых ты рассказывал Максу еще когда я не приехал.
— Он тебе это передал?
— Ну еще бы! Ты сказал ему, что это самое древнее племя в мире — совершенно верно, я и сам читал о нем в журнале «К — па». Его очень впечатлил твой рассказ, верно, Макс?
— Да, — кивнул я, — и…
— Постой-ка, постой, Макс, ты хотел о своем сне рассказать?.. Я сам о нем Сержу расскажу — все с твоих собственных слов… итак, в ночь после твоего рассказа Максу приснился очень странный сон: он будто бы увидел комнату в древнем доме савиба, она вся из дерева была, причем из дерева какого-то рыжеватого оттенка, и везде всякие резные завитушки по стенам и углам… никакой даже самый сложный стеклянный лабиринт из колбочек и мензурок в химической установке не сравнится с этими завитушками, вот так-то… но это и было самым примечательным в обстановке комнаты. В остальном же только стол и лавка подле; на лавке сидел небольшой человек с коричневыми бородой и усами и соломенном цилиндре на голове, без полей, и тер какой-то синий камень, по всей видимости драгоценный… сапфир?.. Неизвестно. Он тер его о какое-то приспособление, похожее на морковную терку. В этот самый момент у Макса почему-то закрутилось в голове, что этот человек хочет «добраться до сияния». Я правильно все рассказываю, брательник?
— Совершенно правильно!
— Да-да, именно закрутилось в голове, заметь, Серж. Этот странный человек с Максом не говорил, а когда мой брательник окликнул его, человек как раз и «добрался до сияния», камень сверкнул так сильно, что за ярким светом ничего уже и разглядеть невозможно было; все исчезло, и Макс проснулся. Я ничего не упустил? Так все было?
— Абсолютно так, — поддакнул я.
— Ты врешь, — сказал Серж, бросив на меня острый взгляд глазами-ромбиками.
— Нет-нет, он не врет… — мигом вступился Мишка, не дав мне и слова вставить, — не врет, это совершенно точно. Но меня более всего заинтересовали как раз эти рисунки на стенах комнаты. Ты ничего не слышал о письменах савибов, выходит?
— Нет, — у Сержа в этот момент был совершенно недоуменный вид.
— Я уверен был, что Максу явилась во сне та самая странная письменность савибов. Они разговаривали и писали одними согласными, и их письмена так до сих пор и не смогли расшифровать. Есть даже версия, что письмена не имеют смысла, а только лишь эмоциональную окраску и состояние (вроде как, например, электрокардиограмма описывает состояние сердца). Ну а савибы, как ты Максу верно рассказал, были людьми алчными, злыми и хитрыми. (Такими только и могут быть люди, которые разговаривают одними согласными, разве нет?) Так что все это по логике вещей и выражает их письменность. Я пролистал мартовский номер журнала «К — па»: там были образцы; и теперь, когда я вижу где-нибудь рисунок, похожий, хотя бы даже и по отдельным элементам на письменность древних савибов, значит, он носит печать злобы и лукавства.
