Опять все то же плавание по течению, унылые воды жизни… Впрочем, достаточно уже и того, что Мишка выбит из равновесия.
У меня из головы не выходило Мишкино замечание: «И спицу ведь специально перекусил, выходит».
Специально. Для того, чтобы ограбить нас.
Нас — и никого другого… неужели действительно такое может быть?
А почему нет? Так бывает… в детстве…
И в то же время в Предвестниках табора никогда не было ничего детского — только театральная постановка.
— А этот его брат, который за щипцами ушел якобы. Ну это же вранье полное. Надо было догадаться: какой брат может быть, зачем брату ездить с ним на каретомобиле? Да, это мы точно должны были раскусить. А зачем такая выдумка? — очень просто: чтобы в случае чего отослать нас за ним, а самому в это время смыться. Он же не мог знать, что еще раньше представится удобный случай, и я за кусачками в бар пойду. Что он тебе сказал, между прочим? Почему ты к кассе подошел?
Я ответил, что никакой особенной причины не было — ответил именно этими словами, ничего сверх; о том, что водитель сам отослал меня и об его странной интонации я умолчал.
— Все липа! Все спланировано: от и до. Черт! — Мишка внезапно опять плюнул и дернул головой, — и все только с тем, чтобы стащить кошелек. Зачем? Кто поймет этих щипачей!..
Специально. Все спланировано. Специально. Для того, чтобы ограбить нас. Нас — и никого другого.
Вот зачем столько усилий.
Спланировано… …………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………………………
Темнота накрыла город за считанные минуты; эти улицы, с дребезжащими от бриза соснами и лиственницами (некоторые деревья были освещены фонарями, но основная масса — черные копны с торчащими иглами; глядя на эти копны, почему-то становилось теплее).
Мне запомнилось двухэтажное каменное строение, встретившееся на пути: в первую секунду мой взгляд выхватил колпак яркого света под деревянным козырьком, — и тотчас колпак исчез.
«Окно погасло».
Однако по приближении я рассмотрел лишь углубление в стене, сантиметра на два, как раз по форме напоминавшее колпак: никакого окна, только архитектурная отделка. Откуда же свет? На противоположной стороне улицы спуск в сквер — тот самый, с рыжей землей, однако мне удавалось разглядеть отсюда лишь верхние половины сосен, освещенные фонарями.
Я спросил Мишку о салюте и вдруг понял, что оборвал его на полуслове.
— Я говорил, где бы нам теперь деньги достать. Вернуться домой? Неохота — лучше уж в бар, из кассы взять. Потом, попозже.
Я сказал ему, что у меня есть деньги.
— Хорошо. Ты о салюте спрашивал? Мы как раз в правильном направлении идем.
— Неужели? На какую-то площадь?
— Нет-нет. Салют над морем.
— А-а… — я закивал головой, уже оценив это светопредставление — в своем воображении.
Мне, однако, представлялись только зыбкие отражения на морской глади.
— Очень красиво, — сказал Мишка.
— Верю. Салют в честь мэра?
— Как ты узнал?
Я промолчал.
— Услышал, наверное, где-то… — тотчас ответил за меня Мишка, — когда в «пожарке» сидели? Все туристы на берег сбегутся… Кстати, помнишь, этот водитель, он все негативно отзывался о туристах? Почему, интересно? — вспоминая, Мишка уже саркастически улыбался, едва ли не весело, однако, скорее, все же, по причине, что это была мысль, не особенно связанная с тем, о чем он только что говорил, нежели если у него уже изглаживались неприятные ощущения, — просто так, для игры, чтобы пустить пыль в глаза? Да, скорее всего…
Мишка сказал, что ему осточертела толпа, и предложил пойти на мост. Я спросил его, тот самый ли это мост, который мы проезжали сегодня на такси.
— Да.
В очередной раз я вспомнил ступенчатый постамент и рекламные флаги.
— С моста очень хороший вид, и народу совсем немного, — сообщил Мишка.
II
Два рекламных флага разрывались, штормили на ветру, испещряясь морщинами и разглаживаясь. Третий — самый правый — так и оставался приспущенным, и на секунду меня охватило разочарование — так печалятся о недовершенном празднике. При каждом порыве ветра флаг не вспыхивал, как пламя, а только подергивался — нелепо, безжизненно, — но я знал, что стоит только потянуть за канат…
