— Понимаю, — тихо проговорил Игорь Олегович, не отводя глаз. — Как не понять.
— Да. Я и поговорить-то толком с ней не успел, да и сам был в состоянии нестояния, после твоих измывательств.
— Не моих, — вставил адмирал.
— Ладно, не цепляйся к словам, — махнул рукой Афанасьев. — Да, так вот. И поговорить-то толком не сумел с ней. Знаю только имя ее. Вероника. Да. Вероника, — еще раз с какой-то непонятной ноткой в голосе еще раз повторил он это имя, которое уже не раз произносил в течение этого месяца, лежа на одинокой подушке.
— Вероника, — эхом отозвался Игорь Олегович, отмечая про себя редкое имя женщины.
— Я бы хотел с ней поближе познакомиться, — трудно произнес он эти слова и, сделав очередную паузу обронил. — Осуждаешь?
— Да нет, — мотнул головой Костюченков, которому тоже уже было за пятьдесят с немалым хвостиком. — Не осуждаю. Кто я такой, чтобы осуждать подобные душевные порывы людей?
— И все-таки я чувствую в твоем тоне некое непонимание и осуждение, — настаивал на своем Валерий Васильевич.
— Да нет. Что ты, Валерий Васильевич? — тоже перешел на «ты» адмирал. — Какое уж тут осуждение? А только…
— Что?! — уставился на него Афанасьев. — Говори, не стесняйся.
— Еще раз говорю, не мое это собачье дело лезть в души людей. А только, зря ты Валерий Васильевич, хочешь связаться с ней, — задумчиво и как бы нехотя произнес он.
— Почему?! Ты ее знаешь?!
— Нет, — пожал плечами разведчик. — А только ты и сам должен понимать, что в таких учреждениях как наше, простых, а тем более случайных людей не бывает.
— Что ты этим хочешь сказать? Завербованная вами или из контингента «медовых ловушек»?
— Не исключено, — потупился Костюченков.
— Ну да не большая беда, — хмыкнул Афанасьев. — Чай не вражеской разведкой завербована. А я домой секретных документов не таскаю, да и с домашними на служебные темы разговоров не веду. А скоро и вообще не с кем будет и словом перемолвиться, хоть ходи по квартире и кричи «Ау!». В чем вопрос-то?
— Вопрос в том, что даже в нашей столовой работают специально подготовленные люди, вся деятельность которых направлена далеко от создания семейного уюта. Боюсь, Валерий Васильевич, что не обретешь ты с ней душевного покоя. Да и почему ты решил, что она не замужем?
— Найду или не найду, это, как говорится, из области предположений, а оно имеет спектр от минус и до плюс бесконечности, как статистика. А по поводу моей уверенности в том, что она свободна, так это не ко мне. С этим обращайся к артисту Баталову из «Москва слезам не верит». Он довольно точно вычислил женщин, находящихся в поиске. Ну, так что? Поможешь?
— Я, собственно говоря, готов, всем, чем могу, — слегка подрастерялся разведчик, — только вот не могу взять в толк, чем же помочь? Провести с ней беседу?
— Ну, что ты, ей Богу, говоришь такое, Игорь Олегович? — поморщился Афанасьев. — Какие еще беседы? Мы же не на парткоме.
— А что, тогда? — недоумевающе вскинул брови собеседник.
— Мне от тебя нужно совсем другое.
— Что?
— А вот что. Сам видишь, какой высокий и ответственный пост я занимаю. К тому же возраст у меня тоже не юношеский. Осечку в этом деле я себе позволить не могу, и временем на пригляд уже, к сожалению, не располагаю. Пост, еще раз подчеркну, у меня большой и ответственный, а значит и женщина, которая будет находиться рядом со мной, должна как-то соответствовать этому моему положению. Это я в том смысле, что у нее не должно быть никаких пятен в биографии, чтобы мне на старости лет не позориться, если ушлые журналюги на нее что-нибудь раскопают.
— В нашем ведомстве не работают люди с запятнанной или неоднозначной репутацией, — попробовал деланно оскорбиться Костюченков.
Но Афанасьев только отмахнулся от этой реплики:
— Твой коллега, кстати, тоже адмирал, по этому поводу сказал однажды что?
— Отбросов нет — есть кадры, — уныло процитировал Канариса Игорь Олегович.
— Вот именно, — со значением произнес диктатор. — Поэтому ты Игорь Олегович, не в службу, а в дружбу подготовь-ка на нее подробное досье. Где? Что? Как? Знакомые. Привычки. Ну и всякое такое, сам понимаешь. Сможешь?
