Поезд нес их на северо-запад, возможно, не случайно именно туда; в купе было душно... Но ему было душно не от застоявшегося воздуха, а от отождествления с тем, что каждый из нас пополняет ежесекундно своими мелкими раздраженьицами, гневом, похотью, страхами и бог знает чем;.. От погружения в океан грязи, из которого мы вышли еще амебами... И если бы не улыбка Матери, не ее бескрайняя, раскрепощающая, утонченнейшая сила Любви, не свет напряженной мощи ее могущества, Сааха бы не стало.
x x x
- Йу, сейчас я должен идти один. Ты будешь ждать меня в гостинице... как бы долго я ни отсутствовал.
Поезд, пыхтя, двинулся, набрал скорость, стремительно пронзил даль, оставив их вдвоем на платформе среди чемоданов. Йу кивнула, улыбнулась. Саах видел снега, горы, долину. Он не стал ждать. Такси унесло Йу с вещами, он остался один, поднял голову, вздохнул. Ох, господи, до чего зыбка граница между зажатой, скуксившейся напряженностью и широчайшей открытостью, когда, кажется, дышит все существо, от подошв до небес. Саах шагнул в переулок.
x x x
Они жили вдвоем в живописной долине, Она и Он. Когда колокольчики Ее смеха будили в Нем неосознанную жажду открытий, путешествий и оживляли в груди нечто, похожее на щемящую боль, пустоту, стремящуюся быть заполненной, Он поднимал глаза к небу, порывисто вздыхал, не в силах вместить рвущийся из существа поток мощи и иногда смеялся, хватал Ее на руки и уносил в поля, приминая луговые цветы; знойный воздух дрожал, искажая фигуры двух влюбленных, летящих не чуя ног куда-то вдаль, а иногда отворачивался, смахивал слезу и уходил в горы; оседлав дикого горного яка, носился по снежным склонам, вцепившись в шерстистую спину и устремив невидящий взгляд за горизонт, изломанный горным хребтом, либо осуществлял головокружительные прыжки через бездонные расселины и безумные восхождения к обледенелым вершинам. Он видел много дальше того, что мог осознать, и сердце Его ныло, не чуя радостей, не зная печалей, но ведя Его сквозь то, что могло бы составить его обиход, сквозь повседневную рутину, сквозь вечно новые восходы, сквозь милый взгляд агатовых глаз и... О да, Он готов был увидеть мир, но некому было чиркнуть спичкой!.. Временами Она смотрела на него долгим взглядом, вопрошавшим: "Кто ты? Ответь. Я забыла, чьи ноги несли меня по дикому лесу". Взгляд звенел, звенела тишина; Он нарушал ее:
- Человек не есть совокупность клеток, музыка не есть совокупность звуков, картина не есть совокупность мазков на холсте. Замри и прислушайся... Ты почувствуешь аромат Истины. И человек, музыка, картина и все остальное откроют тебе свой секрет. И..." - Он опускал голову, чувствуя, как близко он к заветной двери и как далеко все же от разгадки цели своего существования. Она брала его ладони в свои и думала: "Что-то произойдет совсем скоро... А, может быть, Я просто перенервничала? Господи, какие холодные у него ладони. О, Cолнце, прими..."
- Да, произойдет, вероятно. - Он кивал головой и снова надолго замолкал, устремив взгляд в окно, в серебро звезд, колющих холодными иглами лучей горячие сердца.
- Не подкупающею красотой,
Не дивным взглядом страсти фея снится,
Забывши страх, замерзшая синица
Доверчиво садится на ладонь.
- Он протягивал руки, и синицы, вспорхнув с веток и усевшись на край ладони, склевывали семечки подсолнуха. Сверкали снега.
Они любовались распадком; поросшая лесом ложбина и каменистые склоны, испещренные тропами яков...
Из-за перевала показалась фигура человека; невыразимо маленький, далекий, он огляделся и стал осторожно спускаться вдоль склона по одной из троп. Они замерли, окаменели, скрестив взгляды на еле заметной темной точке, растущей на глазах. Века побежали вспять. Кроме них двоих существовал кто-то третий, и в этом была невыразимая сладость. Ожидание покинуло их умы, сменившись надеждой. Думали ли они, что надежда будет предвестником уверенности, основы истинного действия?
Человек преодолел последний сугроб, вошел во двор, приблизился к ним, глянул сияющим взором поочередно в две пары глаз и молвил:
- Мир дому сему. Я Саах. Будем знакомы...
