Заратан, продолжая жевать, буркнул в ответ что-то неприятное, похожее на «уж кто бы говорил».
Ливни наполнил вином четыре чашки, передал их сидящим и снова сел.
— Думаю, это была попытка очернить тебя, милая, — сказал он.
— Да уж, сидя всего лишь через стол от меня, он очень храбрый, не то что я. Я не стану оскорблять человека, если у него нож под рукой.
В пещере повисла тишина. Все посмотрели на Калай. Она небрежно отломила кусок хлеба, прожевала его и запила хорошим глотком вина. Проглотив, она продолжила разговор.
— Надеюсь, брат Варнава рассказал тебе, что нас преследуют взбешенные убийцы. Возможно, ты захочешь выпроводить нас при первой возможности?
— Да, он сказал мне, — ответил Ливни, кивнув. — Но что это за люди? Ведь у тебя наверняка есть некоторое представление о них?
— Возможно, они… — начал Варнава.
— Благочестивые люди, — перебила его Калай. — Всю жизнь проводящие на коленях, но тем не менее хорошо владеющие воинскими искусствами. Возможно, члены какой-то тайной организации, созданной, чтобы защищать чистоту вашей веры.
— Что за организация? — с удивлением спросил Ливни.
— Подозреваю… — попытался вставить слово Варнава.
— Думаю, это храмовая стража, — снова перебила его Калай. — Но возможно, они…
— Калай, не возражаешь, если я все-таки отвечу на некоторые вопросы Ливни? — сердито спросил Варнава.
— Нисколько, брат, — откликнулась она, сделав приглашающий жест рукой. — Если только ты не начнешь опять играть словами, пытаясь сохранить честь вашего святого братства.
Варнава тяжело вздохнул.
— Единственное, что я точно знаю: они прибыли из Рима с четким приказом сжечь все книги, объявленные еретическими, а также убить всякого, кто читал их.
Ливни опустил глаза, глядя на отражение свечей в красном вине, налитом в чашку.
— Странно.
— Что? — спросил Заратан, беря очередной кусок сыра. — То, что они жгут книги? Или то, что всех убивают?
— Думаю, и то и другое. Но это подразумевает, что они…
Ливни умолк.
— Что это подразумевает? — спросил Варнава, нахмурившись.
— А? — переспросил Ливни, будто уже забыв, о чем он только что говорил.
— Ты сказал, что тот факт, что они жгут книги и убивают всякого, кто читал их, подразумевает, что они… что?
В пещере пронесся легкий ветерок. Пламя свечей заколебалось, их тени бросали причудливые отблески на напряженное лицо Ливни.
— Вы знаете, что я тоже однажды убил человека? — еле слышно сказал он.
Калай и Заратан перестали есть и посмотрели на Ливни широко открытыми глазами. Его преданные ученики Тирас и Узия замерли в ужасе.
— Ливни, — мягко сказал Варнава. Выражение муки на лице старого друга ранило его в самое сердце. — Я же там был. Конечно, я знаю.
— Был? — переспросил Ливни, облизывая губы.
— Да, друг мой. Разве не помнишь? А потом мы очень долго сидели, смотрели на звезды и говорили о милосердии.
По щекам Ливни потекли слезы.
— О да, теперь припоминаю, — сказал он, с любовью глядя на Варнаву. — Как я мог забыть? Ты тогда мне очень помог.
Варнава протянул руку и тронул пальцами залатанный рукав одеяния Ливни.
— Господь давным-давно простил тебя, друг мой. Тебе не следует продолжать винить себя за это. Позволь этому уйти.
Будто внезапно вернувшись назад из далекого прошлого, Ливни резко выпрямился.
— С того самого дня я считал, что убийство — это горе в крайнем своем проявлении. Отчаянное деяние, совершаемое в немыслимой горечи утраты. Если эти убийцы действуют по приказу церкви, в чем их утрата? Что наша церковь боится потерять, боится настолько, что опускается до убийств?
— Ты слышал о решениях собора в Никее? — хриплым шепотом спросил Варнава.
— К нам сюда очень плохо доходят новости. Что это за решения?
— Ливни, только что прошел собор епископов в Никее. Они объявили вне закона Евангелия от Марьям, Филиппа и Фомы, а также множество других книг, даже «Пастыря» Гермы.
— Но это же абсурд! — вскричал Ливни, вставая.
Он тут же умолк, и в пещере воцарилась тишина. Не двигалось ничто и никто, лишь колебалось пламя свечей. Ливни сел на свое место.
— Ну да. Конечно, — пробормотал он.
Заратан оглядел сидящих.
— Почему? — спросил он.
— Все дело в воскрешении во плоти и непорочном зачатии? — спросил Ливни Варнаву.
