— Помнится, ты говорила, что испытываешь чувство вины.
— Да, испытываю. И тогда испытывала, и сейчас. Но это еще не значит, что я тебя не хочу. И зачем ты только уходил из каюты все эти дни?
— Я больше не буду.
— Да уж, пожалуйста. — И мы снова принялись целоваться. Ближе к утру наши ласки начали прерываться короткими промежутками забытья. Впрочем, наверно, они мне только казались короткими, потому что в какой-то момент вдруг раздался стук в дверь, и, взглянув на часы, я увидел, что уже десять. Я пошел открывать, а Эрика спряталась. Предосторожность была излишней: оказалось, это Симона принесла нам завтрак. Ни слова не говоря, она передала мне поднос, послала воздушный поцелуй и умчалась. Та же процедура повторилась и в обед, и еще через какое-то время Симона снова постучалась в дверь. На этот раз у нее был немного смущенный вид.
— Страшно извиняюсь, — сказала она, — но скоро уже Венгрия, и всем велено быть в своих каютах для таможенного досмотра.
Эрика отсутствовала часа два, не больше, но как только она вернулась, мы набросились друг на друга с таким жаром, словно прошло еще двадцать лет. Симона продолжала приносить нам еду, я продолжал отвечать стюардессе, что каюту убирать не нужно, а мы с Эрикой продолжали заниматься любовью. Я совершенно потерял счет времени и не соображал, где мы сейчас плывем, но тут в иллюминаторе показались какие-то строения, и теплоход начал причаливать к берегу. В дверь заглянула Симона и объявила:
— Будапешт — если, конечно, вас это интересует.
— Передай Будапешту привет, — ответила Эрика.
— Обязательно. На, держи, может, пригодится, — и Симона протянула бутылку шампанского.
Лежа с закрытыми глазами, с бокалом шампанского в руке, Эрика произнесла:
— Будапешт оказался еще лучше, чем я ожидала.
— В жизни не видел такого прекрасного города, — отвечал я, целуя ее в живот.
На другой день, принеся обед, Симона сказала:
— Будапешт очень красивый, красивее Вены. Так жалко, что он достался коммунистам.
На ужин Симона принесла две бутылки токая.
— Мы сегодня ездили на конный завод, — сообщила она. — Обещали какое-то представление с лошадьми, а потом выяснилось, что у всех у них ящур. Так что день прошел скучновато.
— Посиди с нами, — позвала ее Эрика.
Эрика надела мою пижаму, я накинул на себя халат, и мы втроем сели пить вино.
— Мальманн в полном недоумении, — сообщила Симона. — Все время говорит, что Эрике надо вызвать врача, а я отвечаю, что никакого врача не требуется. "Но как же так? — спрашивал он. — Она ведь не выходит из каюты с самого Белграда. Просто необходимо, чтобы ее кто-то осмотрел". "Не волнуйтесь, — говорю я, — ее уже осмотрели". — И Симона расхохоталась.
Потом она рассказала, что происходит на пароходе, поговорила немного про Будапешт и, обняв нас, ушла.
Будапешт был последней остановкой перед Веной, и, когда мы отчаливали, Эрика сказала:
— Завтра все это кончится.
— Почему? — спросил я. — Неужели нам нельзя будет как-нибудь повидаться в Мюнхене?
— А охрана?
— Она что, действительно необходима? Тебе действительно кто-то угрожает?
— Не мне — Максу. Разве ты не читаешь газет?
— И кто же эти люди? "Красные бригады"?[102]
— Именно. В прошлом году они убили трех человек, у которых охрана была еще лучше, чем у нас.
— Да, знаю, Шлейера, — а еще кого?
— Первый был Зигфрид Бубак, главный федеральный прокурор. Он ехал на работу с шофером и с телохранителем, и по дороге их нагнали двое на мотоцикле и открыли огонь из автомата. Бубак был обвинителем на процессе Баадера-Майнхофа. Три месяца спустя убили Юргена Понто, председателя "Дрезднер банка". Убийц было пятеро — четверо женщин и один мужчина. Их провела в дом Понто дочь его приятеля. Вообще-то они собирались его похитить, но Понто стал сопротивляться, и тогда они его пристрелили. Потом люди из "Красных бригад" похитили Ханса Мартина Шлейера, президента "Союза предпринимателей" и "Германского промышленного союза". Они убили его шофера и трех охранников и потребовали, чтобы из тюрьмы были освобождены одиннадцать террористов, в том числе Андреас Баадер, Ян Карл Распе и Гудрун Энсслин — последние, кто остался из банды Баадера—Майнхофа. Чтобы оказать давление на правительство, четверо арабов угнали западногерманский пассажирский самолет. Немецкая служба безопасности освободила заложников в Могадишо. Сразу после этого случая Баадер, Распе и Энсслин покончили с собой в тюрьме. "Красные бригады", конечно же, решили, что это было не самоубийство, а убийство, и, чтобы отомстить, они пристрелили Шлейера и перерезали ему горло. Его труп нашли в брошенном автомобиле где-то во Франции.
