потому что не только сохранил заповеди, но и с любовью расположен к ним, и не ради чего, но ради их самих исполняет их» [210].
Праведность, таким образом, в глазах христианина не только не бремя, не только не требует себе вознаграждения; но „сама много больше всякой награды, потому что сама есть воздаяние, заключающее много наград» [211]; „Больший труд (для добродетели), по словам св. Григория Богослова, сам по себе есть большая награда для человека, у которого сердце не вовсе предано кормчеству» [212]. Зная, что свят его Бог, что в святости истина и жизнь, христианин и делает добро, чтобы ему жить этой истинной жизнью. Зная свое призвание, „чтя частицу Божества, какую имеет в себе» [213], христианин „ревнует о спасении, не о заслугах мечтая, а считая себя обязанным трудиться, как раб» [214], преклоняясь перед высшим непреложным законом бытия. Умственному взору христианина предносится, конечно, и та мысль, что только этим путем он может „придти к Отцу и быть причастником Божественной, всеблаженной жизни, быть богом по усыновлению» [215]; но уже не мысль о блаженстве служить побуждением, не она уже заставляет христианина стремиться к добродетели: он прежде этой мысли возлюбил добродетель и преклонился пред её истиной, признал в ней свое высшее благо. Мысль о грядущей славе только укрепляет его веру в добро, удостоверяет его, что он не ошибся в избрании своего жизненного пути, что в нем именно и есть истина. „Когда, говорить преосв. Феофан, поставляется вечная жизнь в таком важном деле, какова цель нравственная, то при сем не представляется ничего корыстного, наемнического, а только полагается на вид существенная черта христианства и христиан, кои еще здесь становятся гражданами небесными и живут, чая и воздыхая о своем небесном отечестве, с мыслию, что странники и пришельцы суть на земле, не имеющие здесь пребывающего града, но грядущего взыскующие (Евр. XI. 13 – 16)" [216].
Однако, сознание непреложности, самоценности и, отсюда, безусловной обязательности жизни по воле Божией не давит человека суровой необходимостью подобно какому – нибудь. кантовскому, не допускающему возражений, императиву. Святое общение с Богом не только есть долг человека, но является для него единственным благом, единственным правильным состоянием его природы. „По самой природе своей, человек, по выражению св. Кирилла Александрийского, предназначен к тому, чтобы быть подле Бога[217]. Если же таково назначение человека, „если он, говорить св. Григорий, для того и приходит в бытие, чтобы быть причастником Божественных благ, – то необходимо он и созидается таким, чтобы быть ему способным к причастию этих благ. Как глаз, вследствие естественно присущего ему луча, находится в общении с светом, привлекая ему сродное, точно также необходимо было вмешать в человеческую природу что-нибудь сродное Богу, чтобы ей иметь стремление к сродному. И в природе бессловесных, кому выпала на долю жизнь в воде или в воздухе, тот соответственно образу своей жизни и устрояется, так что каждому, в силу расположения тела, свойственны и сродны одному воздух, а другому вода. Так и человек, получивший бытие для наслаждения Божественными благами, должен был в своей природе иметь нечто сродное с тем, причастием чего стал. В силу этого он украшен и жизнью и словом (т. е. разумом), и мудростью, и всеми благами, приличными Божеству, чтобы по каждому из них иметь желание, свойственное им» [218].
Как образ и подобие Божие, человек наделен Богоподобными свойствами и бесконечными стремлениями. Он не удовлетворяется одной видимостью явлений, одной показной стороной жизни, он ищет её оснований и, таким образом, доходить до последнего основания. Он не удовлетворяется лишь видимыми, служебными отношениями к нему природы и людей, он хочет сделать эти отношения вечно-значимыми, безусловноценными. Но ответа на эти бесконечные по истине Божественные запросы своей природы человек в самом себе найти не может и это потому, что он есть только образ, только конечное отражение бесконечной, самосущей и самоценной жизни, а не самая эта жизнь. Душа, говорить преп. Макарий Египетский, не имеющая в себе Божия света (т. е. жизни самосущей), но сотворенная по Божиему образу (ибо так домостроительствовал и благоволил Бог чтобы она имела вечную жизнь), не из собственного своего естества, но от Божества Его, от собственного света Его восприемлет духовную пищу и духовное питие, и небесные одеяния, что и составляет истинную жизнь души
