Православное учение о спасении - страница 42

. Имже образом желает елень на источники водныя, описывает свое душевное настроение святой пророк Давид, сице желает душа моя к Тебе, Боже» (Пс. XII, 2), „желает и скончавается душа моя во дворы Господни» (и только там, рядом с Богом, находить свой покой, как птица гнездо), „мне же прилеплятися Богови благо есть» (LXXII, 28). Таким образом, только общность настроений, подобие Богу делает Богообщение истинным благом человека. Святый Господь только „на святых почивает». Вот почему и Господь Иисус Христос просил Своего Небесного Отца только „о тех, которых Отец дал Ему», т. е. только об усвоивших себе жизнь Христову, только о познавших Бога подобно Самому Христу (ст. 25), – „чтобы они были с Ним» (Ио. XVII, 24); потому, очевидно, что только они способны быть в единении любви со всесвятым Богом (ст. 20 – 21). „Те только, – говорить св. Иустин Мученик, достигнуть бессмертия, которые приближаются Богу святостью жизни и добродетелью» [227].

Нельзя представлять себе дело в том вид, что христиане отрекаются от себя в пользу добродетели потому, что знают конечный вывод этого самоотречения, знают, что таким путем они все-таки в конце концов придут к большей выгоде. Первые шаги по пути добродетели, конечно, весьма часто руководятся таким соображением. Но это только первые шаги. Чем более человек познает Бога, чем более он приближается к Богу, тем все менее и менее становится для него возможным подобное расчетливое настроение. Истинная и вожделенная красота, созерцаемая только имеющими очищенный ум, принадлежит, по словам св. Василия Великого, – Божию и блаженному естеству. Кто внимательно устремляет свой взор на сияние и изящество сей красоты, тот заимствует от нее нечто, как бы от красильного раствора на собственное лице наводя какие-то цветные лучи» [228]. И это не только потому и не в том только смысле, чтобы, созерцая эту красоту и восхищаясь ей, человек проникался желанием ей подражать, а потому и в том смысле, что любовь, которая составляет основной закон Божественной жизни, не может в очищенном сердце не вызвать такой же любви. Человек созерцает в Боге не самозаключенную святость, которая была бы погружена в услаждение своими совершенствами, а видит прежде всего любовь, которая стремится жертвовать собой, стремится наделить своими благами всех, кто только может их воспринять. Человек сознает, что он в частности ничем не заслужил этой любви, – что, наоборот, его неблагодарность заслуживала наказания, а не любви. Сознавая все это, может ли чистый, любящий добро человек не загораться в ответ на эту любовь такой же безграничной и бескорыстной любовью, какую видит в Боге? Тогда для человека пропадает все: и сам он, и будущие награды, и закон справедливости, и остается только Один Бог, для Которого он и живет и о процветании царства Которого, как царства добра, он только и думает, позабывая, будет ли сам он участвовать в этом царстве или нет. „Я уверен, – говорит св. Апостол, – что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» (Римл. VIII, 38 – 39). Ради этой любви, ревнующей не о своей выгоде, а о славе Божией, Илия считал невозможным более оставаться в живых, когда имя Божие в поругании. Ради этой любви Моисей просил Бога изгладить его из книги жизни, если народ Божий не будет прощен Богом, а апостол Павел желал быть отлученным от Христа. При правовом жизнепонимании этого самопожертвования нельзя никак объяснить: оно не только не понятно, но кажется как будто бы неприличным. Может ли человек посягать на решения Божественной воли? Может ли он и предлагать себя в виде жертвы за других? не будет ли это самомнением. Иногда думают ослабить силу слов апостола тем соображением, что он желал несбыточного. Но преосв. Феофан справедливо говорит на это, что „это были не слова только (что неприлично в устах апостола), но искреннее, из глубины души исходящее желание, – желание безвозвратное. Будь возможно желаемое им, он готов был в самом деле на предлагаемую жертву. „Не говорит просто: желал бы, но выражает усиленное: желание молихбыся – hicomhn, молитвою из сердца исторгающеюся и все существо его объемлющею (св. Злат.)"