Рипли не шевелилась, когда я приблизился, но не от потери сознания, а для экономии кислорода. Я осторожно рассек мышцы на спине ее умирающего скафандра и просунул пальцы в разрез. Нащупав хитиновую трубку стыковочного узла, я отсоединил кровеносную систему начальницы от аппарата и заставил сомкнуться устьице катетера.
Готово. Теперь при потере давления кровь оттуда не хлестнет. Водометы на полную мощность, черт с ней, с глюкозой. Серебристая поверхность моря приближалась стремительными толчками, наконец мы пробили ее, но, судя по цифрам хронометра, времени на всплытие ушло больше двух минут. Я очень боялся, что Рипли потеряет сознание и не сможет самостоятельно освободить легкие от «рассола». Но, пробив кинжалом хитин ее шлема, я понял, что ошибался. Начальница открыла глаза, напряглась и выплеснула изо рта первую порцию жидкости. Закашлялась, изо рта и носа у нее вновь ударили струи. Но в конце концов она задышала и бодро хлопнула меня по плечу.
— С тобой можно охотиться, Копуха! — произнесла она.
Впервые новая кличка показалась мне замечательной.
От «Красотки» отчалил спасательный ботик и пошел в нашу сторону.
— Копуха! — вышел на связь Жаб. — Хорошо справился, «Барракуда» не простая мишень. Ладно, первый этап я тебе засчитал, посмотрим, как пройдет остальной экзамен.
От этих слов я немного оторопел. Понятно, что Жаб с чудиной, но не настолько же, чтобы после смертельной опасности как ни в чем не бывало продолжить экзамен!
— Рипли мы подберем, — добавил взводный. — А ты поработай на максимальное погружение. Медленно, осмотрительно, добираешься до глубины в тысячу метров. Задача ясна?
«Так точно», — ответил я жестом и запустил перистальтику скафандра.
Водометы врубать не хотелось, надо дать отдохнуть скотинке, а то работа была на износ. На спине скафандра открылись два ротовых отверстия — «ГАДЖ» экономил бортовой запас глюкозы, поглощая планктон.
1000 метров ниже уровня моря
Внизу поджидала тьма. Красноватые сумерки обволакивали меня, и я нарочно не включал фонарь, чтобы в полной мере ощутить погружение.
Это вам не сто метров! Зеленые блики приборов ползали под шлемом, как светлячки, монитор показывал почти трехсотметровую глубину. Тишина была полной. Казалась, это она давит на меня многотонным прессом, а не вода. Давление было чудовищным — если бы не поступающий прямо в кровь кислород, я бы погиб, как стиснутый удавом кролик. Кости ныли, кожа под скафандром занемела от недостатка крови, отогнанной давлением в глубь тела. Сердце работало медленно, тяжело.
Триста метров. Зона сумерек глубины. День остался высоко над головой, пробиваясь сквозь воду призрачным красноватым свечением. Тревожное ощущение нарастало. Я знал, что оно рано или поздно подкрадется ко мне, а потом будет усиливаться до легкой паники. Так происходит со всеми. К этому просто надо привыкнуть.
«Как ты?» — появились на мониторе буквы.
Жаб решил не пугать тишину. Специально, гад! Мне бы сейчас очень помог человеческий голос.
«Норма», — ответил я.
Говорить не хотелось, возникало желание раствориться в бесконечной глубине. Здесь верилось, что жизнь родилась в океане, что по человеческим жилам течет морская вода с кровяными тельцами.
«У тебя пульс замедлился! Не молчи! — буквы не собирались оставлять меня в покое. — Доложи глубину!»
«Триста двадцать метров».
Как будто он сам не знал. Послать бы его подальше!
Тьма густела, но кровавая пелена перед глазами не меркла, а, наоборот, разгоралась. Я погружался во что-то живое, мягкое и горячее. В утробу. Роды наоборот. Зеленые буковки выглядели блеклыми и нелепыми в красном мареве. Они, как диковинные растения, ползли перед лицом слева направо, превращаясь в строчки. А те всплывали наверх. Одна за другой. Потом и они покраснели. Я подтянул колени к животу и сжался в комок. Никогда в жизни мне еще не было так хорошо.
— Барракуда тебя дери! — рявкнули мембраны голосом Жаба.
Я дернулся, из желудка поднялся большой тошнотворный ком и застрял на уровне кадыка.
— Какого дьявола ты умолк? Проморгайся, придурок! У тебя зрачки остановились!
Я хотел потереть лицо, но наткнулся на хитин шлема.
