«Глубина пятнадцать метров, — доложил я жестами Языка Охотников. — Жду указаний».
— Тогда приступим к экзамену, — хохотнули биомембраны голосом Жаба. — Первый этап — практическая отработка двигательных функций. Займи вертикальное положение, не болтайся, как говно в проруби.
Я мысленно взмахнул руками, как бы разгребая воду, но система нейроконтроля перевела нервный импульс в другую команду — заработала перестальтика внешнего мышечного слоя и скафандр принял точно то положение, какое я хотел.
— Молодец. Дрейфить перестал? — насмешливо спросил Жаб.
«Так точно!» — ответил я.
Количество эндорфина в крови пришло в норму, и я начал вполне здраво оценивать обстановку. В жидкостном аппарате окружающая действительность вообще воспринимается чуть иначе, чем при воздушном или газовом дыхании. Во-первых, обзор более полный. Во-вторых, хитиновая линза выращена так, что полностью компенсирует все искажения зрения, в результате чего вода и сам шлем как бы перестают существовать. Из-за полного погружения в жидкость внешняя среда перестает казаться опасной, в ней будто растворяешься до конца, напоминая витающий в безбрежном пространстве дух. Ощущение невесомости полное.
Надо мной ртутным зеркалом колыхалась поверхность моря, пробитая косыми лучами солнца. Чуть правее виднелась обросшая водорослями и ракушками подводная часть «Красотки».
— Слушай задание, — произнес Жаб. — Будем работать со сменой эшелонов. Тебе надо пройти милю строго на юг, но не просто так, а как бы под угрозой торпедной атаки.
«Можно задействовать скан-детектор?» — решил пошутить я, прекрасно понимая, что Жаб не сможет имитировать поисковый ультразвук торпеды с борта амфибии.
— Задействуй, — спокойно ответил взводный.
Сначала я подумал, что он тоже решил пошутить, но затем мне в голову пришла нехорошая мысль. Пожалуй, даже страшная. Ведь где-то неподалеку бродила малая автономная торпеда «МАТ-26», еще не набравшая полный вес, но уже смертельно опасная для человека. Меня так и подмывало спросить, не от нее ли мне следует уходить с противоторпедным маневром, но я не решился.
Все же наш командир хоть и псих, но не настолько, чтобы экзаменовать курсанта на боеспособном противнике. Или настолько? Ведь я уже не курсант, а охотник. И мне рано или поздно придется столкнуться с живой торпедой, как Крабу приходится сталкиваться с живыми минами.
«Боги морские! — у меня начался легкий мандраж. — Если со мной что случится, Жаб запросто спишет это на несчастный случай во время экзамена».
— Что у тебя с пульсом, салага? — прошипел взводный. — Выполняй приказание! Скорость пока разрешаю до восьми узлов, смена эшелонов от десяти до ста метров. Вперед!
Восемь узлов на одной перестальтике не сделаешь, поэтому я подал мыслекоманду к запуску водомета. Никаких винтов у «ГАДЖ», конечно же, нет, поэтому он двигается толчками, как кальмар, засасывая воду в две мышечные полости и мощно выплевывая ее назад. Скорость при этом он развивает весьма приличную, но на предельных режимах жрет много глюкозы. Поэтому я его решил слишком не гонять, чтобы иметь запас хода на случай реальной торпедной атаки.
Разогнавшись до шести узлов, я включил скан-детектор, но он молчал. У меня отлегло от сердца — похоже, Жаб направил меня на юг именно по той причине, что торпеда была к северу от контейнеровоза. Действительно, глупо было бы гнать меня на нее, когда я еще с аппаратом едва справляюсь. Привыкну, тогда можно будет и поохотиться.
Придя к такому выводу, я повеселел и начал выполнять противоторпедный маневр так, словно не знал, откуда меня могут атаковать. Уже приноровившись отдавать мыслекоманды, я выбрал крутую траекторию погружения, чтобы мнимый враг тоже изменил эшелон на более низкий. Чем хорош «ГАДЖ», так это полной свободой изменения глубины — кессонная болезнь в нем не грозит ни при каких обстоятельствах, в крови не растворяется ни азот, ни гелий из газовой смеси.
Достигнув отметки восемьдесят метров, я завис в полутьме и включил сонар. Цифры и график перед глазами не показали никаких опасных целей, лишь несколько стаек рыб.
