Пас меня бы не заклевал, это точно, но я не был уверен насчет других одногодков, которые, подобно нам, могут оказаться на той же базе. Окажись там, к примеру, Влад, он бы соблюдал все законы, установленные «дедами», потому что наверняка захотел бы стать «стариком».
— А как на базе узнают, что меня здесь прописали?
Куст так рассмеялся, что пролил из кружки вино.
— Ну ты даешь, салага! — помотал он головой. — У тебя же язык есть. Скажешь, что тебя прописали Куст, Краб и Чабан.
— И мне что, поверят?
— А как по-твоему? Ведь охотники не служат всю жизнь на одной базе, они время от времени переезжают, так что не дрейфь, есть способы узнать обо всех накопленных тобой грехах и бонусах.
— Точно, — с улыбкой добавил Краб. — У нас тут был салага по прозвищу Говнодав. Мыться не любил, падла, как его ни учили. Когда он переехал на другую базу, думал избавиться от позорной кликухи, но у него не вышло.
— Да ладно, — недоверчиво протянул я. — Неужели охотники все обо всех знают?
— Охотников не так много, как ты думаешь, — сказал Куст. — Слухи ходят вместе с письмами и людьми с базы на базу, так что на этот счет можешь не грузиться.
— Ну что, будешь жопу подставлять, а? — приподнялся на локте Чабан.
— Действительно, Куст, — нахмурился Краб, — что-то мы долго с ним разговариваем. Вина налили, а он ломается, словно целка.
— Остыньте, — остановил их Куст. — У салаги задница не распечатана, а вы напираете, как приливная волна. Дайте человеку подумать. Может, у него с арифметикой туго.
От такого напора у меня душа ушла в пятки.
— У тебя с арифметикой туго, да? — подлил масла в огонь Чабан.
— Нет, — я шумно сглотнул слюну.
— Ну так снимай штаны, да? Есть разница, три раза получить или пятнадцать?
Разница, конечно, была, но мне бы хотелось вообще избежать экзекуции. У меня даже мелькнула мысль вскочить и убежать, но бежать было некуда. Ну, от этих еще смыться можно, тут до амфибии рукой подать. А потом что?
Я уже готов был дать согласие, но смелости все же не хватало. Прошло минуты три, Краб достал из коробки батон хлеба, забрал у меня нож и открыл еще четыре банки паштета. Мне уже ничего не хотелось, после невеселых раздумий аппетит поубавился. Куст молчал, Чабан задумчиво ковырял в зубах травинкой. Краб сделал три бутерброда и протянул один мне.
— Спасибо, — помотал я головой.
— Слушай, Куст! — возмутился Краб. — Ты когда-нибудь видел такого борзого салагу? Прописываться он не хочет, продуктами брезгует! Мне что, выкидывать открытый паштет?
— Но я не просил его открывать! — теперь мне сделалось по-настоящему страшно.
— Ладно, салага, — Куст ласково похлопал меня по плечу. — Ты действительно, борзей, да знай меру. Кушай паштет, для тебя ведь открывали. Вина выпей, легче пойдет.
Я понял, что надо тянуть время. Придет Жаб и разгонит их, как щенков. Уж в его превосходстве я нисколько не сомневался.
— Открою-ка я еще пару баночек, — почесал в затылке Краб.
«Открывай, открывай, — мстительно подумал я. — Сам же и будешь давиться своим паштетом».
У меня словно открылся второй желудок — бутерброд пошел значительно легче. Видимо, тренированный организм перешел в боевой режим. Правильно — это был настоящий бой, но не столько физический, сколько моральный.
— Вот барракуда! — вскрикнул Краб, отбросил не до конца открытую банку и присосался губами к пальцу на правой руке.
— Что такое? — недовольно глянул в его сторону Куст. — Банку открыть не можешь, чтоб не порезаться?
— Да иди ты! Сам вчера Пню ящик на ногу уронил!
— Тоже мне, сравнил бак с баллоном! Одно дело ножиком жесть всковырнуть, а другое — вшестером затянуть три ящика с гадостью в погрузочный люк.
— Плохому пловцу все время глубины не хватает, — съязвил Краб.
Я напрягся, прислушиваясь, — очень хорошо, что кружка с оставшимися глотками вина закрывала мое лицо. Слово «гадость» в подобном контексте ни о чем мне не говорило, но ясно было, что речь идет о содержимом ящиков, лежащих в отсеке «Ксении». Какая-никакая, а это была зацепка.
«А ведь я победил! — мелькнуло у меня в голове. — «Деды» ничего не добьются, а я уже получил то, что надо».
