— Что ж. Придется. Только не побрезгуйте помещением. — И он указал на чулан за печкой. — Поживете у меня, как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Прошло два дня. За это время Орлов понял, что и у Калганова оставаться небезопасно. Слишком много людей заходило к нему в течение дня.
Не раз обсуждали Алексей с хозяином всевозможные варианты более надежного укрытия, но ничего подходящего не могли придумать.
Однажды Калганов зашел в каморку к Орлову чем-то обрадованный:
— Вот что, Алексей, встретил я сейчас Чеснокова.
— А кто это — Чесноков?
— Наш учитель. Как и вы, эвакуироваться не успел. Жена его, Таня, тоже учительница. Живут они тут рядом, в школе. Помещения много. Есть где укрыться. Правда, патрули вражеские и у них бывают. Так это даже к лучшему. Чесноков у них вне подозрений. Он — карел. Хорошо знает финский язык.
— А ты что — говорил с ним про нас? — спросил Орлов.
— Как можно! Решил с тобой сначала посоветоваться.
— Вот что, — сказал Орлов после некоторого раздумья. — Надо мне на него взглянуть хотя бы со стороны. Если мил он оккупантам, как бы не ошибиться…
— Что ж, можно и так. Давай-ка я его сегодня зазову к себе. А ты за пологом посиди, послушай, прикинь, что к чему.
Так и решили.
Под вечер, когда хозяйка и детишки улеглись спать, Калганов зазвал к себе Чеснокова. Орлов уже занял свою позицию за пологом, когда оба зашли в комнату. Гость и хозяин присели к столу.
Чесноков был совсем молодой человек, высокий, худощавый, русоволосый. Говорил он неторопливо, как бы взвешивая каждое слово. И хотя сразу же смекнул, что у Калганова к нему какое-то необычное дело, ничем не выказал своей заинтересованности. Наоборот, между обоими сначала шел незначительный разговор о том, о сем. Потом Чесноков рассказал, что был вчера в Великой Губе.
— Пропуск дали мне. Доверяют…
От того, каким тоном было сказано последнее слово, у Орлова потеплело на душе. «Наш, — подумал он. — Наш!»
А гость так же неторопливо продолжал:
— Ездил, чтобы узнать, работает ли мельница. Надо смолоть полмешка овса. Последнее, что осталось.
— Эка невидаль, — заметил Калганов, — у других и этого нет.
Помолчали. Подняв на Калганова глаза, Чесноков неожиданно спросил:
— Петрова с Вырозера помнишь? Что с ним сделали, гады!.. Заподозрили, что зерно укрывает. Самого избили. Жену и детишек до того изувечили, что вспомнить страшно. А зерна-то ведь не было. А Мухину знаешь? — продолжал Чесноков.
— Это ту, что в Кузаранде, Татьяну?
— Да, депутата сельсовета. Так вот ее прямо на улице застрелили.
— Вот гады, что вытворяют! — сказал Орлов, появляясь из-за занавески. — Здравствуйте. Орлов моя фамилия. Простите, что не сразу вышел. Приходится даже своих опасаться, пока не убедишься, с кем дело имеешь. Скрывались мы с товарищем у Алексея Владимировича, да нельзя тут больше оставаться: того и гляди его подведем и сами попадемся.
— Может, у вас их пристроим до ледостава? — спросил Калганов.
— Так вот почему ты меня, Алексей Владимирович, из дому выманил. Я сразу понял, что посекретничать хочешь.
— Не мог же я при вашей гостье речь об этом вести.
— У-у, да ты, оказывается, конспиратор, — заулыбался Чесноков. — Что же касается пристанища, то мы его вам, товарищ Орлов, конечно, дадим. — Ну вы тут собирайтесь, а я пойду домашних подготовлю. Ты, Алексей Владимирович, как увидишь, что в большой классной комнате на окне лампа горит, так и веди гостей.
На Большом Клименицком острове по берегу Онежской губы вытянулась деревня Середка. Через пролив отсюда рукой подать до Кижей, где высится многоглавая церковь.
Немного домов было в Середке. Десятка два. Не больше. Среди них выделялось здание школы, не внешним видом, а скорее благодаря тому, что стояло на горе.
В школе были всего две классные комнаты, да помещение для учителя. Из небольшого коридора лестница вела на чердак, откуда хорошо просматривалась вся деревня. Крыльцо располагалось с южной стороны, а в сенях имелось слуховое окно. Из меньшего класса двери вели в большой и в учительскую комнату, оттуда — на кухню.
Сюда, в школу, и привел Калганов в тот ноябрьский вечер Орлова и его спутницу. До прихода гостей у Чеснокова состоялся разговор с сестрой и матерью Татьяны. С сестрой было просто. Девушка понятливая. Ее только предупредить следовало, чтобы не болтала. А вот мать — иное дело.
