По словам сестры Джонсон, Рейн повезло. И все равно она чувствовала себя ужасно глупо. Ни одного растянутого пальца за все двадцать семь лет, и надо же ей было оказаться такой растяпой, чтобы упасть со стремянки. В придачу к огромным синякам на ноге и шишке размером с баклажан на голове у нее была небольшая трещина на запястье и сильный вывих лодыжки.
Ей дали болеутоляющее, положили лед, забинтовали и велели не двигаться.
— Пусть Сайлас для разнообразия поухаживает за вами, — предписал доктор. Рейн надеялась, что он пошутил. Она никому не собиралась позволять за собой ухаживать; и уж конечно, не Сайласу. По крайней мере, удар по голове не лишил ее рассудка.
Сайлас отнес ее в комнату, уложил в постель. Потом поставил перед ней целую миску устричного студня, приготовленного Хильдой. Когда он вернулся за посудой и увидел, что она проглотила всего несколько ложек, он начал было ругать ее.
— Сайлас, пожалуйста…
Не сказав больше ни слова, он ушел, лишь слегка прикрыв дверь. Ей хотелось закрыть дверь, но она не могла выбраться из постели. У нее были очень веские основания предполагать, что он провел ночь на софе в нескольких ярдах от ее двери, и она твердо решила больше его не беспокоить.
Точно в полусне от лекарств, она все вспоминала его отчаянный взгляд, когда он поднимал ее с пола, и ту заботу, которой он окружил ее. Потом с трудом перевернулась на живот, уткнулась в подушку и плакала, пока не заснула.
— Но галерея должна открыться сегодня! — жалобно скулила она.
— Мы с Билли прекрасно справимся, — непреклонно ответил Сайлас, подворачивая простыню и расправляя складки со сноровкой профессиональной сиделки. Когда она открыла глаза, то опять встретила его внимательный взгляд. Под его неослабным надзором Рейн отправилась в ванную, умудрившись управиться одной рукой и одной ногой. Как только она вновь открыла дверь, он подхватил ее и осторожно довел до мягкого кресла, которое перенес в ее комнату.
— Сиди тут. Я перестелю постель, а потом принесу тебе завтрак, и учти, если ты будешь есть с таким же аппетитом, как и вчера, я тебя сам буду кормить.
День прошел в полном расстройстве. Рейн никогда не думала, что неподвижность одной руки и одной ноги будет сказываться так ощутимо. Билли заглядывала несколько раз, заверяя ее, что у них обоих — у нее и у Сайласа — все получается замечательно.
— Мы уже кое-что продали — дешевку какую-то! — воскликнула она, просунув голову в дверь вскоре после ленча. — Сайлас сказал, что я получу комиссионные с каждой продажи. Как ты себя чувствуешь? — Не дожидаясь ответа, она ушла, крикнув через плечо: — Ну, пока!
Смутившись, Рейн занялась одним из журналов по садоводству, чтобы протянуть время до ужина. Галерея явно была в хороших руках — руках энтузиаста, пускай и не эксперта. Возможно, Билли окажется таким удачливым продавцом, каким Рейн в жизни не стать. Теперь, когда она думала об этом, продавать что-либо было ей отвратительно. Она никогда не умела копить, хотя и проводила денежные сборы на нескольких благотворительных мероприятиях. Это делало ее положение здесь все более неудобным. Сайлас и Реба зависели от нее, а она сама зависела от этой работы.
В конце дня, после того как она заснула над статьей о разведении цветов на клумбах ради удовольствия и дохода, Сайлас разбудил ее, предложив выпить чаю. К тому времени, когда он вновь появился с красиво сервированным подносом, она вернулась в знакомое состояние сладкого возбуждения. О Боже, эмоционально она еще в худшем состоянии, чем физически.
— Сайлас, это так мило с твоей стороны. Мне ничего сейчас не нужно так, как чай.
Чашка и блюдечко были из лучшего, цвета мускусной розы, сервиза мисс Джейн, сахарница — из потемневшего серебра, а лимон аккуратно порезан на пластиковой тарелочке. Чайник представлял собой старинный фарфоровый сосуд для шоколада — высокий и тонкий, в нем чай, пока его несли из кухни в гостиную, наверняка должен был остыть. Она вдруг почувствовала неожиданное желание заплакать и приписала его болеутоляющим пилюлям, которые принимала. Надо обходиться без них.
