— Спасибо, без лимона. Это просто замечательно.
А чай был горячим. У современной архитектуры есть свои преимущества, но, если новый дом Сайласа больше этого, она бы посоветовала завести настоящий чайник. С благодарностью Рейн принялась за чай.
— Ты себя лучше чувствуешь? — спросил он с грубоватой заботливостью.
— Значительно лучше. Не знаю, что это за таблетки, но они хорошо действуют. Между прочим, ты мастерски разливаешь чай.
Она не могла не улыбнуться при виде больших мозолистых рук, обхвативших хрупкий фарфоровый сосуд.
— Полагаю, ты специалист в таких делах.
— Я разлила достаточно чаю, чтобы затопить линкор, — призналась она с гримаской. — Это любимое времяпрепровождение моего дядюшки. Хотелось бы верить, что сейчас я занимаюсь более серьезными делами.
Сайлас обхватил ее незабинтованную кисть.
— Такая хрупкая, — пробормотал он. — Как косточка чайки.
Рейн беспокойно задвигалась.
— О, я крепче, чем выгляжу.
— Правда, Рейни? — Он взглянул на нее, проникая своими золотистыми глазами в затуманенные глубины ее глаз, обнаруживая чувствительные места, выискивая тайны, которые она была еще не готова открыть.
Со стуком поставив чашку на блюдечко, она отвернулась, и он мгновенно оказался рядом с ней. Взяв чашку из ее здоровой руки, он повернул ее лицо к себе.
Посмотри на меня, посмотри на меня, взглядом внушал он ей. Я тебя уже наполовину вытащил из твоей скорлупы, женщина, и я не позволю тебе опять ускользнуть от меня! Он наблюдал, как к ее матово-жемчужной полупрозрачной коже прилила кровь, а потом снова отхлынула. Тоненькая жилка дрожала на ее шее, и он окаменел, боясь, что не выдержит.
Боже, он хочет ее так, что желание просто изводит его, а она лежит перед ним с забинтованной ногой и с рукой в гипсе! Он изнемогал! Ему нечего было делать в ее комнате с такими мыслями, но он убил бы любого, кто попробовал бы вытащить его отсюда.
— Еще чаю? — Он отвел глаза от ее едва прикрытой груди. Голос его стал таким хриплым, что смутил ее почти так же, как вполне осязаемое физическое воздействие, которое она оказывала на него.
— Спасибо, нет, — прошептала Рейн, все еще не в силах отвести от него взгляд. Он был слишком близко. Он был так близко, что она слышала, как бьется его сердце, чувствовала, как его тепло начинает окутывать ее.
— Сколько времени потребуется, чтобы ты была готова, Рейн?
— Для работы в галерее?
— Для меня.
— Я тебя не понимаю, — затравленно прошептала она.
— Все ты понимаешь. Ты не можешь вечно прятаться от этого, Рейн.
Не смотри на меня так, молчаливо умоляла она. Не заставляй меня обещать тебе то, чего я не могу дать.
— Рейни, — прохрипел Сайлас, и его голос ничем не разрядил уже и без того накаленную атмосферу. — Я буду терпелив, потому что так надо, но предупреждаю тебя, мое терпение не безгранично. Если ты не сможешь это принять, тогда беги, и беги быстрее.
Рейн в ее теперешнем подавленном состоянии видела только два выхода. Она могла позвонить Мортимеру и попросить прислать ей деньги на билет до Сан-Франциско. А потом она будет жалеть об этом всю свою жизнь, год за годом, разливая чай по четвергам, слушая его бесконечные нравоучения и представляя его на столь любимых им благотворительных мероприятиях.
Второй выход разрывал ей сердце. Заработанных на данный момент денег ей едва хватило, чтобы прожить несколько прошедших недель. Как же она может просить Сайласа, чтобы он продолжал платить ей, пока она болеет? Для того чтобы продавать картины, совсем не требуется здоровых рук, не то что для развешивания. Однако по мере того, как картины покупаются, их нужно заменять другими.
— Просто ерунда какая-то, — пробормотала она, балансируя на одной ноге и одновременно пытаясь причесать волосы здоровой рукой. Эту процедуру осложнял еще и синяк на лбу, но он-то, по крайней мере, начал проходить, оставив на память лишь бледную полоску на самом верху лба.
— И куда же это ты направляешься? — спросил Сайлас, встретив ее на полпути к галерее.
— Да вот решила зайти посмотреть счета. Я боюсь, что, если продажа картин не будет сразу же зарегистрирована, я потом во всем этом никогда не разберусь.
