– Слушайте, товарищ майор…
Капитан-лейтенант был сильно терпеливым человеком, но полтора часа в таком стиле – это было многовато, даже для него.
– Вы очень много говорите для профессионала. У меня такое подозрение, что вы секретный подводный альпинист или что-то такое. Ну, задолбали уже.
– Ты, молодой, не хами дяде. Дядя обезьян учился по жопе пинать, еще когда тебя в проекте не было. И здесь вон парочку уже отпинал: одну черную да одну белую.
– Тьфу ты…
Разговаривать со старым козлом по-человечески и даже по-командирски было бесполезно: ты ему слово, а он тебе десять. Майорское звание, пусть и условное, не подтвержденное никакими документами, давало отставнику как бы моральное право не соблюдать субординацию по отношению к кадровому капитан-лейтенанту. Одежда на нем была гражданской полностью, с головы до ног. Но ПКМ у него в руках был самый настоящий, что да, то да. С боеприпасами и почему-то с оптическим прицелом. Пользованный недавно. Откуда отставник его взял, он пока не объяснил, хотя по остальным поводам трепался не переставая. Впрочем, он сразу и намертво переставал хамить, когда появлялись курсанты. Трепаться и поучать не прекращал, а хамить прекращал, – и это капитан-лейтенант ставил ему в плюс. Судя по всему, старик действительно был офицером.
– Да даже не в этом дело. Не только в этом, не только в производстве. И кое-что старое еще осталось, не все еще пропили. И новое кое-что вон уже есть. Мне нравится. Можем, когда хотим. Но мозги другие, вот в чем проблема.
– В смысле?
Сказано это было с большим чувством, и он заинтересовался. Все равно делать нечего, только ждать.
– В том смысле, что раньше мои отец с дядьками взяли и пошли всем цехом на войну. Под командованием заводского военрука. Потому, что «надо», и потому, что все идут. И потому, что отлично понимали: пришли к нам очередные гости не пирогами кормить. А сделать перегноем на своих полях. И многих сделали, да… Двое с похоронками да один «без вести» с одной нашей семьи, в том же рабочем батальоне. Дни были такие. Отец вот вернулся, хотя и стукнутый. Меня вон с братьями и сестрой сделал и до ручки на заводе пахал… И так у всех было, у всех, понимаешь? За «сорокопяткой» в сотне метров от тебя мог стоять Яков Джугашвили, а над головой драться в своих «МиГах» и «Яках» Василий Сталин, Степан да Владимир Микояны, Тимур Фрунзе и кто там еще? Младший Хрущев, забыл его имя… Рядом, понимаешь? Ты можешь себе представить, чтобы в соседней с тобой ячейке мерз тот министренок Иванов, который старушек на дороге давит, а потом ссыт ответить за это?
Капитан-лейтенант посмотрел. В соседней ячейке никого не было. Да и ячейки не было тоже, потому что они лежали под стеной сарая на лапнике и тряпках, накрывшись брезентом.
– Или остальные? Догадываешься, где эти сынки лежат?
Тут можно было даже не отвечать. Он догадывался. В джакузи, где-нибудь на Гоа или Бали. Куда никогда не попадут они сами.
– Во-во… Ту войну… Ее выиграли не Василий Сталин и даже не Иосиф Сталин, уж это я понимаю. Ее выиграли школьные военруки, которые прошли империалистическую и гражданскую и потом двадцать лет учили сопливых пацанов стрелять из винтовки, кидать учебную гранату и окапываться на местности. И ее выиграли те солдаты и матросы, которые бросались под вражеские танки с бутылками «КС» в руках… И на месте, сами, и отразившись в мозгах тех, кого еще только везли в теплушках к линии фронта. Но ты можешь себе представить сейчас современного «менеджера по продажам» в региональном представительстве «Сименс» или «продавца-консультанта» в сетевом гипермаркете… Или продавца в том же секонд-хенде, или кого угодно… Представить их бросающимися на «Абрамс» с гранатами в обеих руках?
– Тихо.
Надо отдать старику должное, он не переспросил и вообще тут же замолчал, как обрезало. Пошевелил замерзшими пальцами и положил их на рукоятку перезаряжания. Антон даже прикрыл глаза, весь уйдя в слух. «Клац-клац».
– Свой. Тихо.
Курсанты подбежали вдвоем: сначала Сивый, потом Иванов. Рожи красные и обветренные, губы треснувшие и с кровяными вертикальными стрелками.
