Восьмого мая в шесть часов вечера Копылов заступил дежурным по части. Перед темнотой он решил обойти все подразделения.
Дальше всех от штаба помещалась санчасть. Никогда еще медики не располагались с таким комфортом: каждый кабинет — в отдельной комнате, даже оборудование, вплоть до зубопротезных кресел, стояло на месте готовое. Совсем недавно в здании помещался немецкий госпиталь. Раненые — те, что могли ходить, видимо, разбрелись из него по окрестным деревням. Остальные, кому терять было нечего, остались в палатах на милость победителей. При них дежурили свои врачи и сиделки. Раненых было немного, и немцы с приходом русских перенесли их в один корпус, что стоял в глубине парка.
Никакой охраны у входа в него не было, и Копылов прошел внутрь. Двери в палаты были отворены. Раненые молчаливо глядели на русского офицера с повязкой на рукаве, идущего вдоль коридора.
Из кабинета с застекленной дверью вышел врач-немец в белом халате. Он был возбужден и продолжал говорить кому-то, бросая слова через плечо назад. Увидев Копылова, он неожиданно заулыбался и кинулся к нему.
— Herr offizier! — воскликнул он, стаскивая с руки тугие резиновые перчатки, и жестом показал, что хочет курить.
Федор с поспешностью, необъяснимой для себя самого, протянул сигарету.
Немец прикурил от своей зажигалки. Пальцы у него дрожали, как у алкоголика. Он жадно затянулся и, выдыхая дым через рот и ноздри, сказал:
— Danke schön!
Из той же двери вслед за ним медленно выходили трое, теснясь в проходе. Две сестры с боков поддерживали раненого. Это был мальчишка лет шестнадцати, остриженный наголо. Обе руки у него были замурованы в гипсе; растопыренные в стороны, они занимали больше половины коридора. Копылов прижался к стене, пропуская сестер.
Выйдя наружу, Федор услыхал шумные голоса и звон стаканов. В корпусе напротив в нижнем этаже справляли фронтовую свадьбу — Копылов уже слышал про это: Шуру Чабанец отдавали за раненого летчика. После госпиталя ему полагался отпуск, но он, прежде чем ехать домой, разузнал где стоит БАО и приехал повидать Шуру.
Федор проходил мимо раскрытых окон, и Вика Ивлева увидала его.
— Старший лейтенант, заходите! — позвала она, высовываясь.
Она и Синьков выбежали встретить Федора и под руки начали втаскивать на крыльцо.
— Я дежурный — мне нельзя, — отнекивался Копылов.
— Неприлично, неприлично отказываться, — увещевал его пьяный Синьков, и не давал уйти. — Как дежурный по части ты обязан поздравить молодых от имени командования. Свадьба номер четыре или пять, — хихикнул он.
Жених и невеста сидели за дальним торцом стола.
— За молодых не отказываются даже и на посту, — отечески убеждал Копылова пожилой майор Лузин, проталкивая Федора между стеной и стульями, на которых сидели гости.
Жених был в форменном кителе при всех орденах. Рядом с ним к спинке стула прислонены новые костыли.
Шура, должно быть с помощью Вики, наспех смастерила себе подвенечную фату из санитарной косынки; с обратной стороны сквозь белое полотно слабо просвечивался красный крест. В волосы ей вплели множество длинных белых лент из марлевых бинтов — теперь на них можно было не скупиться. В великолепии этого убранства она и впрямь походила на невесту. Только гимнастерка и погоны не совсем подходили к случаю.
Жених, будто давно ждал именно Копылова, обрадованно привстал навстречу, хлебосольным жестом раскинул руки над столом. Он был немного пьян и счастлив и, как все счастливые, глуп. Он сам сознавал, что глуп, и от этого все время улыбался чуточку иронично. Расплескивая водку, налил Копылову полный стакан и себе тоже.
— Саша, выпей с нами. Это мой друг, — как старого знакомого представил он Шуре Федора.
Шурочка взяла чей-то наполненный стакан и потянулась чокнуться. Ее глаза блестели и светились от восторга.
— Ты очень, очень милый, что зашел, — прошептала она, и он понял, что сейчас она совсем не помнит про их прежние отношения и в самом деле рада ему, как любому другому гостю.
