— Ну, ну. Есть о чем, — остановил его Федор, и ребенок снова улыбнулся через силу, хоть из глаз все равно выкатились две большие слезины.
— Идем ко мне, что-нибудь придумаем. — Копылов взял его на руки, и тот без страха прижался к нему теплой и влажной щекой.
Ранку обмыли одеколоном и перевязали бинтом — у Копылова случайно завалялся индивидуальный пакет. Мальчишка терпеливо перенес боль. Он уже давно перестал пугаться русских. Ему даже понравилось на квартире у офицера, он не прочь был поиграть на полу.
Он не отстал от Федора, когда тот вышел на улицу. Щекочущими мягкими пальцами ухватился за руку и сопровождал его до штаба, наверное, испытывая удовольствие от того, что шагает рядом со взрослым и что все могут видеть его перебинтованную ногу.
— Старший лейтенант! — звал Копылова бегущий по улице дежурный по части старшина Брызгалов. — Перебазировка!
Заряженный радостным нетерпением, он промчался дальше, упоенно оповещая всех встречных:
— Перебазировка!
Когда загружали на машину сейфы и ящики со штабными документами, среди всеобщей суматохи и беготни Копылов много раз замечал притихшего в стороне мальчонку — его большие расширенные глаза.
На новом месте долго не простояли. Кольцо армий плотно сжималось вокруг Берлина. Батальон опять раскидали на два аэродрома, и Копылов снова был назначен старшим комендатуры.
Только в самом конце апреля съехались в одно место, на этот раз — западнее окруженного Берлина. БАО разместился в казармах бывшего немецкого авиаучилища. Над аркой центральных ворот болтались сколки обитой прикладами фашистской свастики. Под штаб заняли двухэтажный корпус. При немцах здесь была канцелярия и финчасть: в стальных сейфах, вделанных в массивные стены, остались пачки денег. Подобрать ключи к сейфам не удалось — пришлось взломать. Полусотенные и сотенные бумажки раскидали по всему дому. Посыльный и дежурный по штабу смели их и сожгли.
Мельком встречая Катерину в столовой, Копылов исподтишка останавливал взгляд на ее располневшей фигуре. Ей приходилось ежедневно делать тяжелую работу, и она справлялась как ни в чем не бывало, хотя стоило ей попроситься, ее, как и других женщин в подобных случаях, отпустили бы в тыл…
Иногда Федор, с пугающей его самого явью, представлял себе голозадого карапуза, ползающего по траве, и тогда ему хотелось поговорить с Катериной наедине. Но он всегда заставал ее с Тосей и не отваживался начать. После того, как он оставил Катерину, Тося смотрела на него не иначе как на бессовестного обманщика.
Сегодня в кухне была одна повариха.
— Незачем и знать, где она, — серьезно сказала Тося. — Иди к своей раскрасавице, та приголубит. И на кухне нечего делать постороннему. Хоть ты и начальник у себя там, а мне бояться нечего — уходи!
Из-за притворенной двери вышла Катерина.
— Ну вот, явилась. Звали тебя? — накинулась на нее повариха.
— Ладно, теть Тось, — поморщилась Катерина, садясь на стул.
Тетя Тося ушла, рассерженно хлопнув дверью.
— Катя, — выговорил он через силу. Она повела на него выжидающий взгляд — он осекся, не зная, что продолжать. Она терпеливо ждала.
— Недавно письмо из дому пришло: родители согласны, чтобы ты приехала, — соврал он вдруг, не зная зачем. — Скоро война кончится — поедем вместе. Или еще лучше: проси отпуск — тебе дадут сразу… В городе акушеры, больница… и за ребенком будет кому присмотреть. Мама обрадуется.
— Чего это вдруг понадобилось тебе? — поинтересовалась она, и Копылов понял, что она не поверила ни в письмо, ни в согласие родителей, ни в его искренность.
— Ну, ведь будет ребенок. Ведь я буду отцом, — оторопело сказал он.
— Надолго?
— Ты лучше меня знаешь жизнь: мало ли какие размолвки бывали у других, но ведь потом прощали друг друга, и опять жили по-хорошему. Почему ты не хочешь?
— Я на тебя зла не храню. Сама знала, на что шла. Только уж дальше в беду не полезу: здесь-то кинул — выдюжу, а в городе — куда денусь? Кому нужна? Ничего не умею. Да и ненадолго это у тебя: через три дня сам пожалеешь. С месяц еще, может, пробуду в столовой да и подамся к себе. А за него не бойся, сберегу.
Катерина следила, как в большом котле, где варилось мясо для супа, на поверхности скапливались коричневые кровяные выварки. Ее лицо выглядело уставшим и постаревшим.
