— Но у нас груз. Мы ведь не на прогулке, — заспорил Копылов, немного задетый тем, что капитан вовсе не поинтересовался его мнением.
— А если бы вы были на прогулке, я бы задержал и вас тоже. Сворачивайте, — распорядился он, показывая Багнюку на установленные временные мостки через кювет.
— А где нам прикажете дожидаться? — спросил Копылов.
— Вовсе не намерен приказывать — где хотите, — по-прежнему с обидной вежливостью разъяснил капитан.
Шурочка открыла дверцу и сошла на дорогу. Капитан только теперь заметил ее инеожиданно щелкнул каблуками, браво козырнул ей.
— Приглашаю погреться в моей каталажке: там хватит места всем, — смилостивился он, став при Шурочке гостеприимным. — Ничего не попишешь — служба, — прибавил он в свое оправдание.
Багнюк в стороне ждал, чем кончится перепалка между Копыловым и капитаном. Он уже два года крутил баранку по фронтовым большакам и перепуткам и по опыту знал, что артачиться бесполезно — себе на шею.
— Разрешите ехать, товарищ старший лейтенант? — спросил он.
— Давай живее! — капитан рассерженно обернулся в сторону шофера, будто удивленный, что тот все еще здесь.
Багнюк, выструнившись по-уставному, смотрел на Копылова.
— Поезжай, — разрешил Федор.
Водитель неумело приложил руку к пилотке и лихо щелкнул каблуками разношенных кирзух. Копылов развеселился: Багнюк явно передразнил манеру капитана — прежде он никогда не козырял и не вытягивался. Понял это и капитан, но придраться было не к чему.
Втроем подошли к будке. Багнюк тем временем спятил полуторку задними колесами за мостик, и солдаты мгновенно повыкатывали из кузова гулко падающие наземь рулоны. Трое солдат забросили в машину лопаты, двое заскочили наверх, третий, увидав, что кабина пустая, сел рядом с водителем.
— У вас тут, как в бане, напарено, — сказала Шура, заглядывая в дверь вагончика.
— Что ж, есть еще место: через триста метров на шоссе — дом. Там семья поляков живет. Побудьте у них. Подвернется попутная машина, я устрою вас, — пообещал капитан.
Федор радовался, что Шурочка не захотела остаться в будке. В тишине разносились их шаги. На западе светилась палевая полоска потухшей зари. Озверевший ветер порывами набегал из равнины, высекал из оборванных проводов жалобный стон. Копылов взял Шуру под руку.
Подошли к дому, крытому соломой. Часть покрытия была содрана, окна, глядевшие на дорогу, были заперты ставнями.
— Да он нежилой, — сказала Шура.
— Капитан говорил, поляки живут. Зачем бы ему обманывать.
— Зайдем. Я устала — хоть подремать в тепле.
Ему совсем не хотелось дремать, но возражать он не стал.
Окна во двор тоже были закрыты, но через щели ставней виднелся свет. В сенцах пахло жилым теплом. Скособоченная дверь на кожаных петлях взвизгнула. За столом на длинной лавке собралась вся семья. Четыре пары ребячьих глаз поднялись на вошедших, хозяин задержал ложку, поднесенную ко рту, поздоровался. После недолгой заминки ложки снова застучали в опорожненной уже посуде.
Другая скамья, на неровных ножках — а может, так казалось, потому что половицы покривлены, — стояла у стены. Копылов и Шура сели на нее.
В войну привычным стало вторгаться в чужие дома, в чужой быт. А жители тех мест, где проходили войска, не решались протестовать — довольны были и тем, что их не трогали.
Шура, должно быть, в самом деле устала — сразу задремала, привалясь к стенке.
Хозяева кончили ужинать, и женщина расстелила постель. Низкая деревянная кровать оказалась раздвижной, на подставных ножках — видно, вся семья намеревалась улечься на ней. Копылов сразу вспомнил, где именно видел почти точно такую кровать; разве что постель здесь была чуть получше: вместо соломы — старые перины.
Поляк хозяин, в опорках на босу ногу, прошел к двери в другую комнату и поманил Копылова. Комната была пуста, копна соломы высилась посредине пола — наверно, употреблялась на растопку. В окнах не было видно ни одной стеклины, поэтому они наглухо были заперты ставнями.
— Зябко, — сказал поляк и передернул плечами. Постелим там на полу. — Он загреб охапку соломы, намереваясь отнести ее в теплую половину.
Копылов остановил его.
