– Ладно, я только буду тебя маленько побивать. Для порядка.
– Только попробуй, – усмехнулась в темноте Сашенька.
– Сашка, но тебе ведь летом поступать, а ты все шляешься.
– Да почему обязательно поступать? Может быть, я раздумала.
– Ты серьезно?
– Серьезно. В том смысле, что я имею право раздумать, имею право надумать…
– Ну не кипятись, – ласково прервал ее Андрей.
– Стану, например, маникюршей.
– Или педикюршей.
– Вполне. Это знаешь, какие деньги.
– Деньги – это прекрасно. Мы их будем каждый день солить, мариновать, тушить, печь и еще на черный день хранить в морозильнике. Или до морозильника все же не дойдет?
– Помнишь, я тебе рассказывала о бабке Вере?
– Которая копила на матрац?
– Да. Когда я в тебя влюбилась…
– Втрескалась…
– Втюрилась, одним словом. Так вот, я все думала, что мы поженимся и купим бабке Вере матрац.
– Да, ты говорила.
– Это, понимаешь, представлялось мне тогда задачей жизни. Ты и мечта эта были вместе – поженимся и купим ей матрац. Я этого очень хотела. А сейчас, понимаешь, я сейчас ничего так вот очень не хочу. Я люблю тебя, мне с тобой хорошо, но я не знаю, что со всем этим делать.
– Ты у меня молодец, – после небольшой паузы сказал Андрей. – Ты просто чудо… Это есть, есть, то что ты сказала. Что с этим делать… Правильно… Что с этим делать, – вдруг с полушутливым воодушевлением повысил он голос, – сочетать с общественно полезным трудом!
– Ты все треплешься, – сказала Саша.
– В общем-то нет, – ответил он. – Пить хочется после твоего рябчика.
– Я пойду поставлю чай.
– Не надо, – остановил Андрей, – я сейчас сам поставлю. – Но он не сдвинулся с места и продолжал после паузы без явной связи с предыдущим. – Мне, знаешь, все хочется делать так, чтобы я лучше понимал жизнь, помочь что ли. А для этого я сам должен становиться лучше, совершеннее. Но труд этот не по силам одному. Только двоим. Это блеф, что человека делают страдания. Мы обязаны быть счастливыми, понимаешь. И это (как бы сказать) не только наше с тобой дело. Если мы хотим, чтобы другие стали счастливыми, мы, прежде всего, сами должны научиться быть счастливыми.
– Все это очень абстрактно, Андрюша, – сказала Сашенька. – Ты вообще очень веришь в слова. Для тебя они почти то же, что жизнь.
– Вот здесь ты опять стала дурой, – возмутился Андрей.
– Побыла несколько минуточек умной, и хватит для начала. Я ведь еще только учусь.
– Какие же все это абстракции, Сашка!
– А такие, что, сколько бы ты ни совершенствовал себя, люди все равно не будут знать, куда девать себя вечерами. Это загадка…
– Смотри-ка ты – опять умна, – похвалил Андрей.
Целый день человек живет эхом – книги, другого человека, собственных слов. И только в эту вечернюю паузу с удивлением обнаруживает собственную пропажу. И значит, именно ради этих двух-трех часов в сутки люди соединяются на всю жизнь и называют это любовью? Невозможно.
– Я жить хочу, – сказала Сашенька, – весело, интересно… Путешествовать, знакомиться с новыми людьми, нравиться мужчинам. Андрюша, я ведь женщина.
– Что-то я не нахожу себе места в твоих обширных планах.
– Ну почему – мы будем вместе путешествовать…
– И вместе нравиться мужчинам.
– Дурак. А вообще… Ты знаешь, ты ведь из редчайшей, из вымирающей, можно сказать, породы понимающих, – Саша прижалась к нему и поцеловала. – К тебе хорошо возвращаться.
– Так ты поэтому пропадаешь чуть ли не каждый вечер в своей компании?
– Чтобы возвращаться? – уточнила Саша.
– Ну.
– Язва ты, – улыбнулась Сашенька.
– Сашка, правда, ну чем вы там занимаетесь! Заполняете пустоту пустотой…
– Наверное, – согласилась Саша. – Мне уже иногда бывает с ними скучно. Но у меня нет ничего другого.
– Потому что ты все время хочешь схватить от жизни кайф.
– Ну, как ты ужасно говоришь. Ты вообще умеешь ужасно сказать.
– Да ведь так. Ведь тебе же мало наших отношений.
– Вот теперь уж точно, ты дурак. Мне их, наоборот, слишком много. Нет, не так. Их для жизни слишком много. Вот, допустим, они – канат, а жизнь предлагает нам просунуть его через угольное ушко. Что остается делать – мы пытаемся просунуть. И ничего не получается, конечно.
– Да, – засмеялся Андрей. – Выходит, тщета и сплошное неудобство. Ладно, я на кухню. Рябчик горчил.
