— Откуда же этот противник? — недоумевал Заикин. — Много их?
— Взвода два, — пояснил капитан. — И еще бронетранспортер, вот за тем домиком стоит. А на кладбище — фаустпатронщики. Небось сейчас опять попрут, как утром…
Это, видимо, была одна из многих бродячих групп немецких войск, застрявших в момент нашего наступления у нас в тылу. А может, немцы пробивались из Бреслау, судьба которого так или иначе была предрешена.
— Как мы прошли, ума не приложу, — сказал Заикин.
Мы просидели в окопе час и еще два, а немцы и не пытались прорываться. Лишь изредка они строчили по леску из автоматов и один раз выпустили фаустпатрон. Он даже не долетел до нашего окопа, а разорвался метрах в пятидесяти в придорожной канаве.
Мой младший лейтенант начал нервничать. Хотелось есть, а ни у нас, ни у трофейщиков с собой ничего не оказалось. Да и сидение в мокром окопе было бессмысленным. Сколько можно ждать этих немцев! Или — кто кого пересидит?
Заикин шептался о чем-то с капитаном и наконец махнул мне:
— Пошли! Через лес и той стороной, а там вернемся. У нас своя задача в конце концов.
Я вылез из окопа вслед за младшим лейтенантом. Мелкими перебежками мы двинулись через реденький лесок. За нами загремели выстрелы. Мы оглянулись.
— Надо, пожалуй, вернуться, — прошептал мне Заикин и вдруг добавил: — Как ты думаешь? А то нехорошо получается!
— По-моему, тоже, — сказал я.
Через минуту мы были опять в окопе рядом с трофейщиками и вели огонь по дороге. По ней двигался бронетранспортер, тихий, беззвучный и какой-то пришибленный — видимо, потому, что израсходовал весь свой огневой запас. Вслед за ним три мотоцикла с колясками и группа пеших немцев — человек десять — двенадцать. Немцы стреляли в нашу сторону из автоматов, стреляли довольно сумбурно, с единственной надеждой — пробиться.
— Ну вот, общая задача у нас оказалась, — бросил нам капитан, перезаряжая свой пистолет. — А между тем у меня тоже своя задача, ничего общего…
Заикин промолчал.
Мы стреляли по немцам, естественно, пропуская бронетранспортер. Оружие наше — автоматы, винтовки и два офицерских пистолета — не годилось для поражения брони. Немцы замешкались. Свалились под откос два неуправляемых мотоцикла. Пешие фрицы нырнули за дорогу и, отстреливаясь, пробивались вперед.
— Может, добить их? — спросил сержант. — А то одних перебьем, а в машине…
И верно, никому из нас и в голову не пришло, что в бронетранспортере наверняка скрывался не один немец. Даже если перебить всех остальных, бронетранспортер уйдет с теми, кто сидит сейчас в нем.
Капитан взглянул на моего младшего лейтенанта, и Заикин словно понял его.
— Пошли, что ли, сержант! — крикнул он влево. — Наперерез. Гранаты есть?
Заикин вытянул из карманов шинели две гранаты, взял их в одну руку.
Сержант молчал. Тело его сползло в воду, на дно окопа. И только голова с кроваво-синим пятном под глазом прикинулась к земляной стенке окопа и застыла. Из пятна сочилась кровь.
Капитан бросился к сержанту, выхватил из воды автомат:
— Я пойду, давай гранаты…
Заикин беспрекословно сунул ему гранаты, и капитан, словно кошка, выпрыгнул из окопа к лесу.
— А этих вы добивайте! — крикнул он на ходу оставшимся в окопе солдатам.
Заикин рванулся куда-то в сторону, ударился лицом в грязь, чертыхнулся и стал вылезать из окопа вслед за капитаном. Я полез за ним.
По лесу мы бежали уже не пригибаясь, и капитан даже не удивился, что мы скачем за ним:
— Давай скорей, наперерез! Вон туда к столбу! Лишь бы успеть!
На опушке леса он споткнулся и полетел вниз под откос к дороге, поднимая руки с автоматом и гранатами.
Мы с Заикиным еле успевали за ним. И вот мы уже в придорожной канаве у столба со сбитым указателем.
— Тише дышите, черти! — шептал капитан, а сам, как и мы, еле сдерживал дыхание.
Слева по дороге полз бронетранспортер. До него оставалось метров сто, не больше. А мотоцикл? Есть ли за ним мотоцикл? Мы старались разглядеть его, но мотоцикла не было видно. Не видно и пеших немцев. Значит, молодцы наши, добили всех. Или добивали — вдали еще слышны выстрелы.
Бронетранспортер подходил все ближе и ближе к нам.
