Теперь направленность этого движения начали понимать. Королева-регентша признала свою ошибку; она объявила, что к пастушкам следует относиться как к отлученным; а миряне, поначалу радовавшиеся убийствам церковников, начали опасаться за собственную жизнь.
Нетрудно было с самого начала увидеть в проповеди главы движения пародийное обращение к тем же темам, которые первоначально использовались для проповеди крестовых походов, а в бесчинствах черни против духовенства просматривалось и влияние катарской ереси; к тому же к толпе легковерных примыкали всевозможные темные личности, становясь в ней заводилами. Кем был сам предводитель? Неизвестно. Был ли этот «Учитель из Венгрии» самозванцем или ясновидящим? Следует ли верить, как рассказывали в то время, что он действовал по поручению египетского султана? Факт тот, что его темные дела ярко высветили всю злобу, ненависть и дух соперничества, которые могли таиться в душе народа, казавшегося столь смиренным и покорным.
Во всяком случае, когда зло, исходившее от этих «пастушков», стало вполне очевидным, даже сочувствия большой части народа, которая, не присоединяясь к ним, им симпатизировала, оказалось недостаточным, чтобы их защитить.
Из Орлеана их глава пошел на Бурж. Они вступили в город, жители которого открыли им ворота; и, не обнаружив церковников, они разорили синагоги евреев, порвали их книги и разграбили сами здания. Предводитель созвал народ, суля ему протрясающие чудеса. Он начал проповедовать, но нес такую бессмыслицу, что на сей раз одурачить ему никого не удалось. Когда его люди покидали Бурж, его вооруженные жители во главе с королевскими офицерами погнались за ними; Учитель из Венгрии и его спутники были убиты. Главарей других банд также казнили — это произошло в окрестностях Марселя и Бордо. А их армии рассеялись — каждый постарался вернуться к своим полям и стадам[364].
Так кончилась эта на сей раз быстро подавленная странная авантюра, которая, собственно говоря, была изначально обречена на неудачу, но едва не поставила под угрозу не только церковь, но и общественное устройство, в котором последняя была главным элементом.
* * *
Мы попытались рассмотреть некоторые стороны повседневной жизни в определенный момент истории и в определенном месте. Мы старались, однако результат нас не очень удовлетворяет. Многие характерные черты ускользнули от нашего любопытного взора; наша картина очень неполна, и многим ее частям недостает отчетливости. Ответственность за это надо возлагать в первую очередь на ее создателя, но среди причин несовершенства следует указать и сам предмет книги.
Нужно было собрать, а потом увязать отдельные данные; а эти данные либо были редкими, либо из них с трудом составлялось единое целое. Даже когда фактов хватало, даже когда они имелись в изобилии, они часто были настолько несвязными и порой противоречивыми, что не поддавались разумной систематизации, и все усилия упорядочить их оказывались тщетными.
Ведь в принципе, даже не считая трудностей получения информации, невозможно представить как нечто единое материал, лишенный такого единства от природы.
Не все элементы общества движутся в одном ритме. Ни в один момент истории, кроме как в искусственных теоретических построениях, не бывает ни простых ситуаций, ни состояния устойчивого равновесия между действующими силами. Настоящее даже в самом оригинальном из своих проявлений всегда в большей или меньшей степени остается наследием прошлого и беременно будущим. Правление Людовика Святого, в ряду прочих отмеченное многими особыми чертами, можно прежде всего назвать эпохой контрастов и противоречий, пережитков прошлого и предвестий будущего, где все непрерывно эволюционировало. Мир и церковь, миряне и клирики, рыцари и бюргеры, условия жизни различных классов и нравственные принципы, на которых зиждилось устройство общества и образ действия индивидов, — во всем проявлялось многообразие ситуаций, тенденций, вкусов, привычек, чаяний, во всем была видна сложность, граничащая с неразберихой.
Если в материале, изложенном на предыдущих страницах, что-то и следует отметить особо, то именно смешанное впечатление от этого зрелища. В то время, еще так похожее на предыдущие века и уже, благодаря постоянству основных инстинктов, так похожее на наш век, во всех жизненных проявлениях тем не менее обнаруживается резкий конфликт между старыми традициями и порождениями нового века, отчего и возникают те или иные ситуации. Свою лепту здесь вносили богатство и бедность, дисциплина и анархия, утонченность и грубость, серьезность и легкомыслие, вера и неверие, милосердие и черствость, создавая зрелище, содержание которого составляли судьбы людей, никогда не имевших более веских оснований для неуверенности в будущем.
