Как это далеко от куртуазного мистицизма, и насколько мы еще удалимся от него, когда вслед за Разумом слово будет дано Другу, еще одному советчику Влюбленного. После той встречи с Влюбленным, о которой рассказал Гильом де Лоррис, этот персонаж — Друг — чрезвычайно изменился. У безутешного поэта он мягко советует смириться, чтобы успокоить Опасение и попытаться приблизиться к Розе. Теперь, у Жана де Мёна, его рекомендации — совсем другого сорта. Вы хотите, — говорит он, — вновь получить Розу? Идите обычной дорогой завоевателей: направьте стопы к Избыточному Дарению, что возвела Безумная Щедрость, — путь верный, имеющий лишь один недостаток: не тот, что женщинам приписываются слишком низкие чувства (такая мысль ни на миг не приходит в голову циничному советчику), а тот, что на нем влюбленные подпадают под власть Бедности, если только к ним не благосклонно Богатство. И Друг, первоначально задуманный как персонаж, помогающий Влюбленному добраться до Розы, так прочно и так быстро забывает свое предназначение, что вскорости неожиданно произносит целую речь, в духе жестко-иронического реализма, о супружеской жизни, о сценах ревности, о скуке, которая одолевает мужей, когда остынет пыл первых клятв, и прежде всего о кокетстве жен, об их неисчерпаемом коварстве и об их изменах, всегда заканчивающихся тем, что их мужья вступают в «братство святого Эрнуля».
Эта картина выписана с удовольствием, не имеющим никакого отношения к интриге, и тем самым ясно выявляет чувства автора. Возможно, ее появление оправдывается тем, что вслед за средствами борьбы с женским коварством здесь даются прозаические советы, как лучше хитрить самому? Однако надо признать, что подобные советы слишком рано давать влюбленному, который еще даже не надеется на взаимность; надо также признать, что появление их непонятно — если только все они действительно направлены на то, чтобы научить, как обманывать женщин и при этом не поддаваться на обман.
Дальнейшее развитие событий выстроено так, чтобы показать справедливость наглой философии Друга. Богатство не встает на сторону Влюбленного, но он получает поддержку со стороны Обмана, сына Лжи и Измышления; именно Обман первым входит в башню, где держат Розу. Какой вызов куртуазной морали уже в самом этом распределении ролей! Какое дерзкое восхваление тех коварных льстецов, тех «изменников» и «обольстителей», которых с энтузиазмом стыдили в песнях и романах сотни поэтов!
Так выявляется женоненавистничество Жана де Мёна; и удобную возможность его продемонстрировать ему дает наличие такого персонажа, как Старуха, которой Гильом де Лоррис вверил надзор за Радушным Приемом в башне Розы. Жан де Мён никоим образом не собирался упускать такого шанса: он дал Старухе большую роль и написал ей монолог в три тысячи строк. Можно не спрашивать, привлекательно ли выглядят в ее тираде женщины: для этой сводницы, которая исходит из своего дьявольского опыта и не знает иной радости, кроме как сеять вокруг разврат, нет никого лучше нее самой. Именно благодаря этой совратительнице Влюбленному удается вновь встретиться с Радушным Приемом.
Однако для полного успеха потребуется еще одно усилие. В конце своего романа Гильом де Лоррис ввел тайное появление Венеры, которая дала Влюбленному возможность поцеловать Розу. Венера возникает и в романе Жана де Мёна как союзница Влюбленного, но здесь она гораздо решительнее и речистей: «Удави меня смерть, — заявляет она, — если я когда-нибудь позволю Целомудрию пристроиться близ женщины, которая жива!» и Гений, которого к ней спешно посылает Природа, делает все необходимое, чтобы эта клятва не осталась пустой: Роза сорвана.
Смысл повествования ясен, и мысль Жана де Мёна читается недвусмысленно. Этот моралист нового типа — разрушитель; он штурмует замок сентиментальности, первый камень которого на французской почве был заложен Алиенорой Аквитанской. Его духу чужды такие понятия, как изящество, светскость, учтивость, которыми гордился Гильом де Лоррис; его плоское и позитивистское понимание любви, демонстративно доведенное до крайности, враждебно куртуазной идее. Если он и взялся за произведение Гильома де Лорриса, то не как простодушный продолжатель: он написал палинодию, он написал «анти-Гильома». Он проник в поэму своего предшественника со злобным намерением разрушить его философию, заменив на свою; способ, каким он вторгся в чужой роман, чтобы распространить через него свою систему взглядов, смахивает на экспроприацию; и если осмелиться на такое сравнение, которое не покоробило бы его, то своим беззастенчивым поведением он напоминает рака-отшельника, забравшегося в раковину букцинума.
