Отель в Мекке. 11/16 часов.
«Все на выход!» Черная борода, черные глаза и пышная джеллаба появляются словно из воздуха. «Сколько?» — спрашивает бородач. «Сорок шесть, ин ша Аллах», — отзывается водитель, передавая пакет с паспортами. Крепко ухватив его, хозяин гостиницы испытующе и несколько хищно пронзает взглядом каждого паломника и сухо приказывает: «Ждать здесь. Сейчас разместим этих, потом займемся вами». Он прокладывает путь к бюро, перед которым толпятся сорок алжирцев.
Водитель требует бакшиш. Если бы не он, мы были бы еще в Джидде… Впрочем, не будь он так изнурен голодом и жаждой, он также потребовал бы у администрации отеля ускорить прием прибывших. На лицах ясно читаются злость, отвращение и жалость к этому несчастному суданцу. В Алжире чаевые пока еще вещь непривычная. Случается так, что в ресторане официант ловит уходящего клиента, чтобы вернуть ему «забытые» на столе деньги. А требовать их — унизить себя, повести себя, словно ты раб. Но в конце концов каждый вытаскивает банкноту, монету или даже пачку сигарет для «брата из Судана».
Жара ужасающая. Ветер кажется огненным. Паломники кидаются к продавцу фруктов, ничего не видя, кроме бананов и красных яблок, ведь они исчезли из Алжира в семидесятых годах, и многие алжирские дети вообще никогда их не пробовали. «Ну и суматоха», — восклицает старик, поглощая банан. Все занялись сладкими плодами Мекки, припоминая молитву Ибрахима: «Господи! Сделай это страной безопасной и надели обитателей ее плодами». Вообще-то яблоки привезены из Чили, а бананы — из Коста-Рики.
Двери бюро открываются. На пороге появляется молодой человек, высокий, немного нескладный, темноволосый, зеленоглазый. В руках у него поднос, на котором кучей навалены паспорта. «Я буду вызывать вас, и вы по очереди будете проходить в зал. Повторяю: по очереди! Иначе я пойду отдыхать со своими детьми, а вы останетесь тут». Сорок два избранных отправляются в прохладный зал. Маленький тучный человечек выдает им четыре маленьких ключа и бурчит: «Девятый этаж». Осада лифта, крики, беспорядок.
Бородач выходит из кабинета, держа в каждой руке по нескольку паспортов. «Вас тридцать шесть. Храни вас Бог. Двадцать восемь из Алжира. Платить им не надо. Восемь приехали отдельно из Франции. Им нужно заранее заплатить за комнаты». Он не успел договорить. Чемоданы, свертки, пакеты с яблоками и бананами, жены и дети наводнили зал в ожидании лифта.
«Спокойно, спокойно!» — притворно плачущим голосом вскричал бородач. «Эй ты! — вскипел кабил, — мы заплатили за все это годичное жалованье, а ты еще хочешь, чтобы мы ждали здесь до самой смерти!» Борода приходит в ярость: «Отлично, господин, где эти люди, которые платят, чтобы принять тебя, и где ваша делегация?» Повисло смущенное молчание. Вспыльчивый араб не так уж и ошибался. По правилам каждую группу паломников на выходе из самолета встречает член делегации по хаджу, сам собирает паспорта и является обязательным посредником между хаджи, властями страны и администрацией гостиниц. Теоретически, он также должен резервировать комнаты, отвечать за прибытие, развозить людей по отелям, следя за тем, чтобы не разбивали семейные пары и группы, путешествующие вместе.
«Гдe представитель делегации?» — грозным тоном осведомился какой-то горбун. «Он покупает покрышки и фритюрницы», — выкрикнул кабил. «Жид Мухаммедов, чтоб Господь поразил его и его потомков, — шипит кто-то, — так подвести служителей пророка!». Сжав зубы от ярости, француз-иммигрант цедит: «Бааса? Какая еще Бааса? Это бааса (грубое арабское ругательство), вот он кто, прости Господи…»
Французы невозмутимо стоят на солнце, никак не реагируя на царящую у входа суматоху. Аталла исчез где-то за витриной книжного магазина.
«Скорее!» — бросает бородач, и паломники с громкими криками кидаются к лифту. Много шума из ничего. Точнее — ради подобия тени и иллюзии прохлады. Администратор останавливает их: «Вам, двадцати восьми хаджи, на десятый этаж. Вот три ключа от комнат шесть, семь и девять». Вновь страшная суматоха, крики и паника. Люди пытаются пробиться к лифту. Толкаются локтями, головами, наступают на ноги: все ради того, чтобы отпихнуть соседа и первым ворваться в лучшую комнату и занять лучшую кровать. Слышится: «Гнилое племя… братья, осторожнее, мой «дом» (супруга) беременна… прокляни Господь тот день, когда ты выбрался из своей трущобы, чтобы «окультуриться» и теперь путешествуешь!» Но последнее слово осталось за одной дамой: «Полегче, полегче, дети мои! Мы не в супермаркете» — это забавный намек на ужасающую давку (иногда со смертельным исходом) в больших алжирских магазинах. «Да что же это такое! — продолжает она, — вы что, боитесь, что от вас убегут консервированные помидоры или лезвия для бритвы? Вы приехали не обжираться, вы приехали в Дом Божий! Да простит вас Аллах». Она широко и снисходительно улыбается. Остальные подбираются, стараясь занять как можно меньше пространства и освободить «немного места» для «братьев».
