Далее, желая придать своему труду максимальную солидность и вид объективности, составитель «Повести» повел рассказ от разделения мира (Евразии и Северной Африки) между сыновьями Ноя, а затем о разделении языков при строительстве Вавилонской башни. Одним из 72 языков, по его мнению, и стал язык славян — потомков сына Ноя Афета. Историки безмерно благодарны летописцу за подробный рассказ о расселении и обычаях южных, западных и особенно восточных славянских племен, среди которых он весьма избирательно похвалил добронравных киевских полян, подчеркнув — это «поляне, что ныне зовутся русь»[43]. Легендарный Кий, по его мнению, был не перевозчиком, но князем «в роде своем», он был с честью принят императором в Цареграде и даже пытался построить крепость на Дунае. Однако славяне были лишь частью народов будущей Руси. Поэтому далее летописец рассказал о веси, чуди, мери, муроме, черемисах, мордве, перми, печере и других племенах, которые говорят не по-славянски, но входят в состав Русского государства.
Начало самой Руси он датировал точно: 6360 год от Сотворения мира, то есть 852-й от Рождества Христова. Основания для такой датировки, отличной от Начальной летописи, где «начало земли Русской» отнесено к 6362 (854) году, в «Повести» приведены. В этот год «начал Михаил царствовать», уверил летописец (на самом деле Михаил III царствовал с 842 по 867 год), и при нем «начала себя прозывать Руская земля». «Об этом узнаем, — уверил летописец, — потому, что при сем Михаиле царе приходила русь на Царьград, как пишется в летописании греческом».
Речь идет о походе Руси 860 года, рассказ о котором стоял в Начальной летописи именно здесь, в статье о царствовании Михаила и матери его Ирины. В «Повести» он перенесен значительно дальше по тексту и датирован 867 годом, с целью приписать поход Аскольду и Диру — варягам, якобы ушедшим от правившего на севере князя Рюрика, с которым летописец последовательно связал призвание варягов-руси.
Удалив описание похода со своего места, составитель «Повести» потряс слушателя его летописи хронологическими подсчетами лет от Адама до смерти великого князя Киевского Святополка Изяславича в 1113 году. Именно здесь он заложил датировки ранней русской истории, которые доселе воспринимаются историками как святое писание:
«От первого лето Михайлова (по «Повести» 852. — А.Б.) до первого лета Олега, русского князя, лет 29. А от первого лета Олега, поскольку сел в Киеве, до первого лета Игоря лет 31. От первого лета Игоря до первого лета Святослава лет 33». И т. д. Рюрик, благодаря которому на Руси появилась русь, здесь не упомянут, но ему летописец отвел княжить 17 лет, описав призвание варягов под 862 годом, через десять лет после начала царствования Михаила. Логика составителя «Повести временных лет» понятна. Ему надо было привязать летописные события к датам, а даты как-то вычислять.
И всё бы ничего, только составитель «Повести» ошибся: Михаил III, сын Феофила, начал царствовать на десять лет раньше, в 842-м, а не в 852 голу. Историки обратили на это внимание давно, но не стали сдвигать хронологию летописи на десять лет: всё равно она вымышленная. Не ошибись летописец, и он смог бы подогнать призвание Рюрика к походу руси на Царьград. Поправь его ученые — у них был бы аргумент в пользу легенды, что русь — какого-то неизвестного варяжского рода. Но историки остались верны букве «Повести временных лет». Для официальных лат истории Русского государства это определяющие «летописные свидетельства».
Описав призвание Рюрика под 862 годом, «Повесть временных лет» поставила на законное, с точки зрения концепции варягов-руси, место Аскольда и Дира, которые, согласно Начальной летописи, «княжили в Киеве и владели полянами». Составитель «Повести» счел, что первый русский князь в Киеве должен быть русом по племени. Этим критериям, по его мнению, отвечал Вещий Олег. «Незаконных» князей следовало изобличить.
Итак, составитель «Повести» распространил власть Рюрика на словенский Новгород, где он «княжил» (хотя город еще не был построен), кривичский Полоцк, мерянский Ростов и муромский Муром, которыми он «обладал». У Рюрика, как мы помним, были ддва мужа, Аскольд и Дир, не племени его, но боярина», — читаем в Ипатьевском списке «Повести». Нет, они «ни племени его, ни бояре», — продолжил обличение самозванцев редактор Даврентьевского списка. Оба «отпросились в Царьград с родом своим. И пошли по Днепру. И ид учи мимо, увидали на горе городок». Аскольд и Дир спросили: «Чей это городок?» И получили ответ, что после смерти Кия, Щека и Хорива, «которые сделали город этот и погибли, мы сидим [здесь] родами своими и платим дань хазарам». Аскольд и Дир остались в Киеве, собрали много варягов и начали владеть землей союза племен полян. Логично было бы защитить полян от хазар, но это выглядело менее прибыльным, чем лихой набег на богатых ромеев.
