Повседневная жизнь Древней Руси - страница 24

Шрифт
Интервал

стр.

.

Ученые спорят, к какому именно нашествию варваров-русов относится это красочное описание. В любом случае для их набега характерны свирепость, победоносность и безнаказанность. Только небесное заступничество могло спасти и Царьград, и гроб святого епископа Георгия от разорения язычниками. Автор Жития вставил в текст яркую сцену, как у русов, пытавшихся вскрыть могилу святого, отнялись руки. Только почтив христианского Бога, варвары исцелились. А их предводитель, пораженный чудом, не только увел своих воинов, но и отпустил пленных!

Древние авторы прекрасно сознавали, что историческая реальность преходяща, а красивая легенда — вечна. Уже в X веке византийские хронисты были убеждены, что в 860 году император Михаил успел вернуться в столицу, помолился с патриархом Фотием и опустил край ризы Богоматери в море, а поднявшаяся буря разметала корабли русов, заставив остатки их бежать. Так рассказывал, продолжая Хронику Георгия Амартола, Иоанн Скилица. Именно его текст, ошибочно датирующий поход русов на Царьград 866 годом, был известен Никону Великому.

Ошибочную (какая ирония) дату набега, приведенную в рукописи Хроники Амартола, ранний русский летописец не привел. Она была ему просто не нужна. Не назвал он и неизвестных грекам предводителей победоносного черноморского похода. Печерский монах просто описал набег как событие, происходившее во времена братьев Кия, Щека и Хорива, в царствование Михаила. А затем продолжил: «По прошествии времени братья эти скончались». В это время, продолжил он свой рассказ, жившие вокруг Киева поляне были «обижаемы древлянами» (соседним славянским племенем, о котором летописец не считает нужным ничего пояснять) «и иными соседями». Среди этих соседей особенно отличились хазары.

Найдя полян, «на горах этих сидевших в лесах», кочевники, основавшие в Северном Причерноморье и Прикаспии огромный Хазарский каганат (650–969), сказали им: «Платите нам дань». Так Никон Великий подошел к замечательной притче, которую хотел поведать в назидание слушателям. Поляне якобы вместо обычной дани мехами едали от дыма меч». Хазарские послы показали меч своему князю и старейшинам. «И сказали старцы хазарские: "Не добра дань, князь; мы доискались этого оружием, (заточенным) с одной стороны, то есть саблями, а этих же оружие обоюдоостро, то есть мечи; эти будут и с нас дань брать, и с иных стран"». Так и случилось, заключил Никон: «владеют ведь хазарами князья русские и до сего дня».

В конце XI века, при жизни Никона, остатки хазарских племен, жившие в Крыму, действительно платили дань русским князьям. А в IX веке и в первой половине XI века мало кто из соседей мог отказаться платить дань могучему каганату. Даже митрополит Иларион в середине XI века, желая возвеличить русского князя, именовал его каганом, вспоминая былое могущество хазар, которые в прошлом столетии брали дань с многих племен восточных славян. Этим историческая достоверность притчи исчерпывается.

Мечей на Руси в IX веке не производили — они и в следующем столетии были исключительным для местных кузнецов изделием. Мечи IX–X веков, обнаруженные в Северной Европе и на Руси, имеют клинки, произведенные мастерами Нижнего Рейна, как правило, с четко выбитыми латинскими буквами клеймами знаменитых мастерских. Два ранних меча с русскими клеймами («Людота коваль» и «Слав») относятся к XI веку, ко временам Ярослава Мудрого. На Руси IX–X веков мечи найдены как отдельно, так и в захоронениях богатых и знатных русских воинов (самой разной этнической принадлежности, судя по составу остальных предметов). Гораздо больше мечей было найдено в Скандинавии, что дало повод полагать, будто мечи попадали на Русь оттуда вместе с завоевателями-викингами. Однако в настоящее время выяснилось, что скандинавы не произвели в своих кузницах ни одного из найденных у них или на Руси мечей. Их изобилие в находках объясняется одним: в Скандинавии господствовал погребальный обряд трупоположения с ценными предметами, благодаря чему оружие, украшения и утварь покойного сохранялись. А на Руси славяне предпочитали трупосожжение, обычно превращавшее погребальные предметы в маловразумительные обломки.


стр.

Похожие книги