Каролингским мечом и венгерской саблей того времени действительно можно было отсечь голову коня, но для того, чтобы рубить сталь, они были не предназначены. Разрубить ими шлем и доспехи было настоящим подвигом, как Лев Диакон рассказал далее.
Эта победа в поединке не переломила ход битвы. Успех «склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска, и непостоянство счастья переходило бесперечь с одной стороны на другую, Варда приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. По сему знаку поднялась спрятанная в засаде фаланга и устремилась на скифов с тыла: охваченные страхом, они стали склоняться к бегству. Однако в то время, когда отступление еще только началось, какой-то знатный скиф, превосходивший прочих воинов большим ростом и блеском доспехов, двигаясь по пространству между двумя войсками, стал возбуждать в своих соратниках мужество». Войска в битве сходились и расходились многократно. Римское искусство замены воинов первых рядов для непрерывного сражения было в значительной мере утрачено. В перерывах между схватками вызов командира противника на конный бой был логичен.
«К нему подскакал Варда Склир и так ударил его по голове, что меч проник до пояса; шлем не мог защитить скифа, панцирь не выдержал силы руки и разящего действия меча. Тот свалился на землю, разрубленный надвое; ромеи приободрились и огласили воздух радостными криками. Скифы пришли в ужас от этого поразительного, сверхъестественного удара; они завопили, сломали свой строй и обратились в бегство. До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли. Говорят, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и еще больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч. Вот как закончилось это сражение между скифами и ромеями».
Нам тоже удар, разрубающий разом шлем и кольчугу, представляется удивительным. Но острие меча могло прийтись в край шлема, разрубив лицо, — против этого на Руси нижний обод шлема и укрепляли накладным обручем. Возможно, впрочем, что ромей разрубил венгру, печенегу или болгарину незащищенную голову и грудь.
Победа, как ни хотел ее возвеличить Лев Диакон, не означала еще перелома в войне. Уже в следующей строке он рассказывает, что «император Иоанн торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу. Он приказал им провести зиму в областях Фракии и Македонии, ежедневно упражняясь во владении оружием, чтобы не оказаться неспособными к предстоящим боям и не быть разбитыми неприятелем». Весной он обещал явиться сам и, «ведя за собой войска свои», «всеми силами обрушиться на тавроскифов».
В русской летописи о действиях войска болгар и венгров не упомянуто, зато рассказано о неудержимом наступлении самого Святослава и его схватке с главными силами империи в Европе. Здесь соотношение сил было обратным. Менее десяти тысяч (за вычетом гарнизонов в Болгарии) имел русский князь, противников же было без счета. «И пошел Святослав на греков, и вышли (греки) против руси. Когда же увидела русь, убоялась великого множества воинов. И сказал им Святослав: "Уже нам некуда деться. Волей и неволей (придется) стать против. Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут, ибо мертвые срама не имут. Если побежим, — объяснил он для тех, кто еще не осознал ситуацию, — то осрамимся. Поэтому не побежим, но станем крепко. Я же перед вами пойду. Если моя голова ляжет, то делайте, что хотите". И сказали воины: "Где, князь, голова твоя, тут и головы наши сложим". Ополчилась русь, также и греки против ополчились. И сразились оба полка, и окружили русь, и была сеча велика зело, и одолел Святослав, и бежали греки».
Пользуясь победой, Святослав двинулся по Фракии на Константинополь, «воюя и разрушая города, которые стоят пусты и до сего дня». Эти слова Древнейшего сказания подтверждаются ромейскими источниками. Скилица привел красноречивую эпитафию, начертанную на надгробии Никифора Фоки митрополитом Иоанном Милитинским: «Ныне восстань, о владыка, и построй пеших, конных, лучников, свое войско, фаланги, полки: на нас устремляется росское всеоружие. Скифские племена рвутся к убийствам. Все те народы, которые раньше трепетали от одного твоего образа… ныне грабят твой город… Если же ты не сделаешь этого, тогда прими нас всех в свою могилу». Анонимный трактат древности Константинополя», написанный около 995 года, сообщает, что на цоколе конной статуи, стоявшей на площади Тавра, были «вырезаны рассказы о последних днях города, когда росы будут готовы разрушить этот город».
