— А ну, расскажи, интересно, — поглаживая лицо, попросил Сиротин.
Григорий не заставил себя упрашивать.
— Так ты до нашей конторы в сельпо работал? — уставился на Григория Лека.
Корсаков утвердительно кивнул. Лека посмотрел на Григория, словно на выходца с того света, и грохнул ложкой по столу.
— Нет, вы только возьмите его за рупь двадцать! Мужик всю дорогу возил харчи, шмотки — и рванул когти сюда... По булыге соскучился! Нужно быть фрайером законченным, чтоб шило на мыло, а мыло на швайку менять! Там же у тебя калым сам в руки просился: «Дяденька, возьми, пожалуйста», — прогнусавил Лека, скорчив жалобную мину. — Верные полбанки с закусем на каждом повороте. Эх, темнота!
Шин прыснул в кулак, глаза его совсем скрылись за припухшими веками.
— Ну, что ты за человек, Лека? — развел руки Сиротин. — У тебя все счет на калым да на полбанки...
— Извиняйте, товарищ хороший, — явно издеваясь, залебезил Лека, — не всем же быть такими идейными, как вы. — И наклонился к Шину. — Ни есть, ни пить не будет, —хитро подмигнул он в сторону Сиротина, — все о нас с тобой печется. И копейки лишней не возьмет! За одну идею готов трубить-вкалывать от петухов до петухов!
Сиротин недовольно покосился на Леку.
— Пошел, пошел на красный свет, не остановишь! Ты помолчать можешь хоть минуту? Человеку слова не даешь сказать. А может, у него другие причины были? Хочешь — не хочешь, а оставаться нельзя!
— Ну, если так только, — протянул Лека. — А по-другому — никакого оправдания нет.
— Может, что по женской части случилось? — расплылся в улыбке Шин. — Жены — они сейчас такие! Чуть что — «телега» прокурору! А тому только дай бумагу в руки — с ходу статью прилепит!
Григорий весело рассмеялся.
— Да бросьте вы, ребята, ерунду пороть! Никаких дел за мной нет, и от знакомства с прокурором бог пока избавил! Не захотел быть арбакешем, к настоящему делу потянуло, к большому... Вот я и приехал сюда. Когда же и развернуться-то еще, как не в наши годы!
— А калымить там можно было? — не унимался Лека.
— Наверное, можно, — усмехнулся Григорий. — У нашего экспедитора Левы была любимая поговорка: «Лучше иметь семь галстуков и восемь костюмов, чем двадцать семь галстуков и ни одного костюма».
— Вот дает мужик прикурить! — заржал Лека. — Видать, знал дело!
— Лева утверждал, что на такой работе можно заиметь и на галстуки, и на костюмы.
— И ты фрайернулся? — недоверчиво поглядел на Григория Лека. — Хочешь мне козу заделать, сказать, что не брал?
— Не брал! — отрезал Григорий. — Не брал! И спал по ночам спокойно, и чужие трешки-пятерки мне руки не жгли!
Шин даже присвистнул от удивления.
— Мне сразу показалось, что ты свой парень, — доверительно заговорил Сиротин, накрывая широкой ладонью сжатую в кулак руку Григория. — Честный, не продажный. Вот таких-то нам и нужно побольше!
Ты давай к нашей компании прибивайся, не пожалеешь. У нас друг за друга в огонь и в воду полезут. Правильно я говорю, ребята?
— А то! — хмыкнул Лека. Шин затряс головой в знак согласия.
— Коллектив начинается с человека, — продолжал Сиротин. Лицо его чуть покраснело, спрятались рябинки. — Какие люди — таков и коллектив! Я днем и ночью мечтаю сколотить такой коллектив, чтобы ни один черт на хромой козе к нам подъехать не смог! Будет у нас дружба — все будет!
— Не подходите близко! — прищелкнул языком Лека.
— Не подпустим! — поддакнул Шин.
— Давай, жмись к нам поближе! И Ивана тяни до нас, — похлопал Сиротин по руке Григория. — Нам хороший народ очень нужен, чтоб с супостатами драться! Хочешь, мы тебе на автобус поможем перебраться? Ни пыли тебе, ни бездорожья! Один-два рейса сделал — оно и Вася!
— Рубль в сумку — два в карман! — ткнул Лека в бок Григория. — И у самого нос в табаке, и у друзей от хмельного усы мокрые!
— На автобус я не пойду! — решительно проговорил Григорий. — Зачем? Опять в арбакеши подаваться? Я хочу настоящей работы! Настоящего дела! Я и приехал сюда, чтобы своими руками что-то сделать, и своими глазами увидеть сделанное! Вот я возил щебенку на отсыпку железнодорожной ветки, а в субботу по ней первая «кукушка» прошла. Так этот маневровый паровозик мне родней родного показался. Идет-то он по моей дороге! — хлопнул себя в грудь Корсаков. — Он во весь голос кричит от радости, что на простор его люди выпустили, и мне хочется, как пацану, шапку в небо кидать! А берега какие речке насыпаем! — оглядел Григорий соседей по столу. — Может, тысячи лет она текла, как хотела, разливалась, куда хотела... Кругом болота, а саму речку воробей вброд перейдет. А сейчас река как река, с затонами глубокими — купайся, рыбачь. А ведь это мы ее такой сделали! И разве я сяду на автобус, когда впереди столько дел? Я же потом по городу, по комбинату хозяином ходить буду! Каждый дом, каждая улочка мне родным ребенком казаться будут. Это же мы жизнь им дадим! А вы говорите на автобус...
