Казим не помнил, когда последний раз шел он этой дорогой, Дороги, собственно, уже не было. Кое-где ее вовсе забило травой и чертополохом. Но, видно, не может за какие-нибудь тридцать лет пропасть под чертополохом дорога, которую протаптывали столетиями. Кроме того, заметно было, что нога человеческая нет-нет да и ступит сюда, на дорогу дедов и прадедов: рядом со старой тропой проглядывали новые тропки.
Казим шел не спеша, что-то напевал себе под нос. Он нарочно шел не спеша. Может, он не спешил потому, что было еще рано, очень рано. Скорей всего, и чайхана еще закрыта (Казим намеревался в чайхане найти покупателя, чтобы тайком от Джалила продать дом и смыться. Потому что, если Джалил узнает такое дело, продать дом будет нелегко). А может, Казим не спешил потому, что, даже не будь Джалила, продать дом, доставшийся тебе от отца — очень нелегкое дело. А может, Казиму, прежде чем продать свой дом, хотелось не торопясь проститься со старой дорогой…
Когда-то обочины дороги сплошь обрастали ежевикой, и летом ребятишки с утра до вечера паслись тут. Потом — Казим помнил это — председатель колхоза Семендар выжег кусты ежевики, и вдоль дороги посадили тутовник — кормить шелковичных червей. Но саженцы не принялись, а ежевика проросла от корней, дала свежие побеги, и через год-другой снова заполонила обочины; сейчас вдоль дороги ее было полным-полно.
Раньше дорога была сплошь затенена ореховыми деревьями. Часть их сохранилась и теперь, и Казим с трудом сдерживался, чтоб не наклониться и не подобрать хворост; когда-то он вместе с покойной бабушкой собирал на дороге сухие ветки ореха, и бабушка Сона радовалась каждой хворостинке, потому что хворост этот — лучшие дрова для самовара — время, когда у бабушки Соны стояли полные мешки с углем, давно уже миновало. Потому что, хотя в Бузбулаке и пошла мода на чайники, бабушка чайников не признавала и, вопреки моде, два раза в день обязательно ставила самовар…
По вечерам с гор, что высились над дорогой, сюда, на пшеничное поле, слетались стаи куропаток. И рассказывая, что когда-то здесь, на месте пашни, был сад, а теперь все изменилось, бабушка Сона сердилась на тех, кто завел моду пить из чайников, словно они были виновны в том, что сады заменили пашнями.
Казим не заметил, как дошел, будто сама дорога несла его. И лишь когда кончились холмы и кустарники, и Казим увидел дома Бузбулака, он наконец сообразил, где находится. Бузбулак стоял на своем месте, стоял так крепко и надежно, что казалось, весь остальной мир — выдумка, ерунда, что-то нестоящее, несерьезное. И было страшно, что этот Бузбулак, в котором самый высокий дом — два этажа, а самая широкая улица — пять шагов, и на Казима-то смотрел сейчас как на что-то несерьезное, нестоящее. Это был совсем не тот Бузбулак, что виделся Казиму из города. Он был гораздо крепче, основательней. В этом Бузбулаке землю лопатой копнуть — сила нужна; почему же, когда глядишь из города, земля эта кажется такой мягкой?..
Со станции видна только вершина горы, сейчас она стояла перед ним вся, целиком. Смотришь на эту гору, и кажется, что кто-то взял самую страшную скалу, чуть обтесал ее и взгромоздил наверх; издали скала казалась круглой, гладкой, зато вблизи виден был диковинный серый зверь, лежавший со своим зверенышем. И насколько ласковой казалась скала издалека, настолько суровой и мрачной выглядела она вблизи. Старики говорили, что скала напирает на деревню, год от года надвигаясь на нее, и когда-нибудь рухнет на Бузбулак. Старики говорили так не потому, что гора грузнела и тяжелела, случалось, в Бузбулаке на годы забывали о том, что она может рухнуть. Разговоры эти начинались в тех случаях, когда какую-нибудь из бузбулакских невест наутро после свадьбы с позором возвращали в отцовский дом, или случалось другое непотребство: кто-то поджег соседское сено, другой отравил соседскую собаку, третий, напившись, средь бела дня приставал к девушкам и молодухам, четвертый, поправ честь и веру, забрался в чужой дом и унес вещи… Короче говоря, разговор о том, что ехала вот-вот стронется с места, был разговор старый, но скала, как и старый Бузбулак, стоит себе, как стояла.
