Потом Казим оказывается у деревни, стоит и не решается идти дальше — боится навсегда расстаться с надеждой найти свои деньги. Он стоит, а стены, заборы, калитки, камни — самые родные на свете — огромными от удивления глазами грустно глядят на него. Только что начало светать, пустые улицы дремлют, и знакомый запах предутренней дремы издали доносится до Казима. И еще запах свежего навоза, оставленного вчера на дороге стадом. Земля просыпается, а вместе с ней просыпаются запахи…
И вот в рассветных сумерках Казим идет по деревенской улице, один за другим минуя дома. Дома те же, прежние. Казим начинает искать среди этих домов свой дом, но еще не отыскав его, совсем в другом месте, возле другого дома, находит и ясное небо, и яркое солнце: это дом Саиды, до блеска промытые оконные стекла, как воду, пьют розовый солнечный свет. Розовый свет всюду, он лежит и на стенах дома, и выше, на кронах деревьев, и внизу, у арыка — на мяте, траве, фиалках… А там дальше сияют золотистые ивы. За ивами — его дом. Но господи — откуда эти ворота?! Огромные железные ворота, выкрашенные в розовый цвет? Чуть подальше от них розовая машина. Тропка в десять шагов, пролегавшая от ворот до айвана, стала длинной-предлинной — не тропка, аллея, обсаженная цветами, а человек, идущий по ней, удивительно похож на Гасана, того самого, что выжил его из института.
Казим во сне понимает, что Джалил, двоюродный брат, продал его дом. Продал Гасан-муаллиму. Такого ужаса не вынести и во сне, Казим вздрагивает и просыпается.
Глава вторая
…Ты каменная, но ты много знаешь, гора: высунулась из-за других вершин и пристально следишь за станцией — глядишь на поезда, на приехавших людей, глядишь — ночью зловещая, страшная, утром — ясная, чистая. Зимой глядишь из-под белых снегов, весной — из солнечной желтизны… Так и гляди, гора, всегда гляди, не меняйся, пусть все на свете изменится, лишь бы ты не менялась… И я вроде не изменился. Вот он я. Опять приехал. Здравствуй, моя гора!..
Если смотреть со станции, изо всех Бузбулакских гор торчит только эта вершина, и, выходя из поезда, Казим всякий раз здоровался с ее кривой макушкой.
Весной здесь еще не пахло — зима. И выдалась она сухая, бесснежная. Ближние горы, похоже, и не покрывались снегом: стояли голые, отсыревшие, и вид у них был совсем не приветливый, строгий.
Казим поискал глазами: не приехал ли вместе с ним кто из бузбулакцев? Вроде нет. Отыскивать попутную среди стоявших на станцией машин у Казима не хватило терпения — дорога, белевшая впереди, настойчиво звала его. Наверное, потому что давно не ходил он по здешней дороге. А кроме того, — кто знает — может быть, перед тем, как продать деревенский дом, Казиму хотелось попрощаться с этой дорогой, самой древней из всех дорог, соединявших Бузбулак с остальным миром.
Шоссе проложили вскоре после войны. Казим только что пошел в школу. Шоссе построили, но бузбулакцы долго еще не забывали «дедовскую» дорогу. С тех пор как Казим помнит себя, он всегда видел, что люди ходят этой дорогой, той самой, которой деды и прадеды их хаживали когда-то в Мекку, в Мешхед, в Кербелу… Дорога эта снилась бузбулакским детишкам, потому что те, кто ходил по этой дороге, приносили в Бузбулак не только чай, сахар, ситцы и благоволение всевышнего, но в бессчетное множество сказок… Телефонные столбы, что выстроились до самого правления, вкопаны по обочинам той дороги. И провода, что вели к громкоговорителю, с утра до ночи говорившему что-то на столбе у конторы, тоже тянутся вдоль этой дороги. И когда лет пять назад стали проводить электричество, столбы опять почему-то вкопали не вдоль шоссе, а вдоль дедовской старой дороги. Лишь познав прелесть езды на машине, бузбулакцы начали постепенно отвыкать, отступаться от нее, и только девяностолетний Мирза-киши до самой смерти своей верен был старой дороге. Старший сын его был в районе врачом, и считалось, что старик ежедневно проделывает этот путь, чтоб в доме сына поесть мясного. Может, это и так, может, нет — кто знает. Может быть, старый Мирза-киши ходил в район старым путем потому, что лишь благодаря ему дорога, по которой столько лет, кроме ситца, сахара и благоволения всевышнего, привозили в Бузбулак великое множество сказов не стерлась с лица земли…
