Наконец кто-то авторитетно указал на состав, который пойдет до станции, куда были устремлены все наши мысли. Посадка только что началась, и мы легко попали в вагон. Усевшись на место, мы видели, как один влезший в вагон здоровенный германский солдат резко сбросил с плеч, как на пустое место, свой тяжелый ранец на сидящего маленького тщедушного австрийского ефрейтора. Бедняга даже застонал и что-то промямлил вместо протеста.
— А ты подвинься, — буркнул германец. Было видно, что германские военные презирают австрийских солдат, полагая, что больше половины из них «славянские свиньи». Да, солдат-славян было много в австро-венгерской армии, но кто был свинья данном случае, показал поступок германца.
Мы ждали очень долго. Чего-то поели и задремали. И вдруг радость — поезд дернулся и пошел. Повел его машинист, кончивший бастовать, штрейкбрехер или военнослужащий, мы не знали, да нам это было и не важно, главное, мы ехали в Подволочиск, и на нас никто не обращал внимания.
Поезд шел очень медленно. Я не помню, сколько времени мы ехали, пожалуй, около или больше суток. И вот Подволочиск! Вечер или утро, не помню. Темно. Станция чуть освещена. Сердце сильно забилось. Сейчас переход через границу. Сейчас нога должна ступить на святую землю Родины! А у нас нет провожатого. Куда сейчас идти? Мы остановились. Стали наблюдать. Военные и некоторые штатские пошли налево к зданию, где светилось окно. Может, и нам туда, ведь у нас есть львовские пропуска? А вдруг там о них скажут, как пан в Кракове об испанских паспортах: «Ерунда». Но вот какая-то группа штатских, постояв у вагона, повернула направо и пошла в темноту. Будь что будет, пошли и мы за ними. Пошли по родной земле, но все же с тревогой в сердце. Но темнота прикрывала нас. Мы обогнули здание станции и вдруг увидели у платформы русские пассажирские вагоны! Насколько они были выше, шире и мощнее австрийских, в одном из которых мы только что приехали! По ним мы убедились — мы в России!
Теперь мы на родной земле, но как противно режут глаз вот эти фигуры германских и австрийских солдат с оружием и тяжелыми ранцами за плечами, которые топчут с видом победителей эту нашу священную старокиевскую землю! А вперемежку с ними по платформе и в станционном зале уныло ходят наши русские солдаты в фуражках без кокард, без погон на плечах, в шинелях нараспашку. Кто они? Военнопленные или отпущенные из царской армии? Спрашивать их об этом было тяжело и бестактно, и ком становился в горле при их виде. Не привыкли мы, русские, быть побежденными. История баловала нас победами над ляхами, шведами, французами, турками и теми же немцами. Нам бы так ходить по их пруссиям и саксониям! Тяжело, тяжело на душе! Скорей бы в Киев!
И вот мы в вагоне русского поезда, везущего нас в Киев. В вагоне много «победителей». Их громкая грубая речь заглушает сдержанные разговоры на русском и украинском языках.
Неужели виновата революция, что это случилось? И вспомнились мне слова зерновика украинца Степана Барабаша, мнившего свое происхождение от каких-то знатных запорожских предков: «Украина — это не Россия, но Украине без России нельзя, это единое целое».
Рассветало. Из окон вагона стала видна Украина, на которую я глядел первый раз в жизни, но о которой так много читал, много слышал и нежно любил, любил тех товарищей-хохлов, с которыми вместе тосковал по родине в австрийских концлагерях, с которыми вместе мечтал о победе над наглым врагом. И вот эта самая милая благословенная Украина лежит распростертая под сапогом извечного врага, и враг беззастенчиво грабит ее.
На каждой станции мы видели награбленное немцами добро: огромные штабеля мешков с зерном, ящики с каким-то продуктами или изделиями и гурты, гурты скота, а возле них грабители в германской военной форме. Часто можно было видеть, как эти мешки и ящики грузили в вагоны под присмотром немцев русские бескокардные и беспогонные солдаты.
Потом, позже, когда я был дома, мне приходилось слышать насмешливую песенку: «Украина моя хлебородная, немцам хлеб отдала, сама голодная». И вот я вспоминал тогда, как Украина «отдавала» хлеб немцам. Стал виден Киев, мост через Днепр. Это в отдалении. А сейчас поезд подходил к ним через поле недавнего боя. На земле валялись вздувшиеся убитые лошади, исковерканные повозки, перевернутые пушки, ящики и прочий военный хлам. Трупов убитых солдат не было видно, их уже успели убрать.
