Показав, где брать воду для умывания и познакомив меня с квартирой и порядками в ней, фрау Шимечек пригласила меня ужинать. За ужином, состоящим из тушеных овощей с ломтиком хлеба, господин Шимечек предложил мне тут же начать с ним урок русского языка. Я начал задавать ему по-русски вопросы типа: «Как вас зовут? Что вы делаете? Как это называется?» и т. п. и подсказывать ему возможные ответы на них. Затем заставлял его самого задавать мне подобные вопросы и запоминать мои ответы на них. Господин Шимечек был чех, и поэтому учение у него пошло неплохо, помню только, что он сильно мучился, осваивая произношение звука «ы». Говоря: «Как вы поживаете?» или «Что вы делаете?» — он напрягался изо всех сил и все же у него получалось вместо «вы» — «вуй» или «ууй».
Его жена фрау Шимечек была чернява, весела и очень словоохотлива. Когда ее муж был на работе, она, убирая квартиру или занимаясь чем-нибудь другим по дому, громко распевала немецкую патриотическую песню о том, что «милый фатерланд может быть спокоен, так как на Рейне твердо стоит верная стража» («Lieb Vaterland magst ruhig sein, fest steht und treu die Wacht am Rhein»).
Иногда она принималась горячо уверять меня, что Австрия и Германия обязательно победят Россию и больше никогда не будут ее бояться. То начинала восхвалять двух кайзеров — германского Вильгельма II и австрийского Франца Иосифа I. То начинала ругать русских казаков за их жестокость при подавлении революции 1905 года. Я старался отмалчиваться, видя в ней такую патриотическую жажду победы над моей родиной-Россией. Мое молчание ей надоело.
— Почему вы не спорите со мной? Неужели у вас нет своего мнения о войне или желания победы своим, русским? — настойчиво обратилась она ко мне.
— Конечно, есть, фрау, — ответил я.
— Так высказывайте же его смело, не бойтесь! — крикнула она.
«Ах, так!» — подумал я. Мне захотелось ее попугать и подразнить.
— Извольте, — ответил я ей. — Вот мое мнение о казаках. Если они в 1905 году так жестоко обращались со своими, русскими, то как яростно они будут бить своих врагов, немцев и австрийцев. И вашу песню насчет стражи на Рейне в России скоро будут петь так: «Милая Россия, можешь веселиться, казаки победно движутся к Рейну» («Lieb Russland, magst lueßtig sein, die Kasaken ziehn siegreich zum Rhein»).
— Молодой человек, — взвизгнула фрау Шимечек, — вы забываете, что находитесь в неприятельской стране, раз говорите такие слова.
— Но вы же сами хотели слышать мое мнение насчет войны, вот я и сказал. Я и в неприятельской стране остаюсь русским.
Фрау Шимечек замолчала. И после этого не вызывала меня на откровенность.
Прошло дней пять. И вот однажды утром, в присутствии мужа, фрау Шимечек заявила мне, что война может продлиться долго, что продукты на базаре дорожают и что вообще непатриотично держать у себя дома русского, когда идет война с Россией, и что ей очень жаль, но я должен от них уйти.
Откровенно говоря, я не очень верил в прочность моего положения у супругов Шимечек, поэтому, поблагодарив за краткосрочный приют моих добрых хозяев, я взял свой чемодан и отправился к Францу Лерлу.
Между прочим, я узнал, что защиту интересов российских подданных в воюющих с Россией странах приняло на себя правительство США. Поэтому, переночевав у Франца и посоветовавшись с ним, я отправился в имевшееся в Карлсбаде американское консульство. Там посетителей не было, и консул принял меня сразу. В разговоре со мной он не проявил интереса и не принял участия в моей судьбе. Как-то равнодушно он сообщил мне, что Германия обменивает русских гражданских лиц на своих, которые пересылаются через Швецию. Затем он сказал мне, что ничем не может помочь, и посоветовал ехать в Берлин и там обратиться в американское посольство, которое и постарается переправить меня как гражданское лицо в Россию.
В Берлине работали в отеле «Адлон» два моих товарища по «Европейской» гостинице, братья Свиясовы, и мне хотелось встретиться с ними. По наивности я думал, что они все еще работают и я могу у них временно приютиться, пока решится моя судьба. Но этому не суждено было случиться. Почему? Об этом ниже.
