Конечно, Серников, как и другие задержавшиеся в этой комнате солдаты, матросы, красногвардейцы, не понимали, да и не задумывались над тем, что творят историю, что годы спустя о таких, как они, будут говорить и вспоминать с удивлением, восхищением и долей зависти.
— Теперь чего делать? — деловито спросил Серников Федосеева.
— А? — вскинулся Федосеев, безмятежно скручивавший цигарку. — Чего делать? А ей-богу, вроде бы и нечего! Все! — Он оглушительно захохотал и радостно хлопнул Серникова по плечу. — Все!
Оживились и радостно заулыбались все, находившиеся в комнате.
— Пошли юнкеров по домам распущать! — вспомнил Федосеев, и все двинулись за ним.
Прошли по коридору в большую круглую залу с колоннами, откуда распахнутые двери вели во внутренние помещения. Всюду бродили люди с винтовками, только что бравшие штурмом этот дворец. Бродили теперь уже бесцельно, из чистого любопытства, останавливались перед картинами, колупали пальцем непонятно зачем натянутые на стены шелка, садились в раззолоченные кресла; задрав головы и открыв рот глядели на потолки, расписанные голыми бабами.
Часть юнкеров уже разбежалась, большинство оставшихся в ожидании своей участи собрались в двусветном Белом зале. Судя по всему, тут, как и во многих других помещениях, была их казарма: на паркете затейливого рисунка валялись грязные тюфяки, перепачканные шинели, немытые котелки и множество пустых бутылок. Инкрустированные столы залиты оружейным маслом, гобеленовая ткань кресел и стульев запачкана остатками пищи, местами пропорота. «А еще барчуки!» — презрительно подумал Серников.
Федосеев молча осматривал толпу вояк, когда послышался ломкий мальчишеский голос:
— Что с нами будет?
— Что будет? — загремел Федосеев. — Поди-ка сюда, — поманил он пальцем юнца. — И когда юнкер с полудетским, красивым, испуганным лицом несмело вышел вперед, Федосеев, не сводя с юнкера грозного взгляда, неторопливо снял ремень и вдруг гаркнул: — А ну, скидай штаны!
Мальчишка попятился от этого огромного рыжеусого солдата, который наступал на него с ремнем в руках. Губы его тряслись, в глазах прыгал страх.
Онемевшая на мгновение толпа солдат и красногвардейцев, окружавшая юнкеров, весело и одобрительно загоготала.
— Верно, братцы! — крикнул кто-то, тоже распоясываясь. — Всыпать соплякам, чтоб всю жизнь помнили.
— Как ты смеешь, хамское отродье! — послышался вдруг истерический выкрик, и к Федосееву подскочил высокий прапорщик. — Мало вас наши отцы на конюшнях пороли! Хамы, сволочи, мерзавцы! — он зашелся в истерическом крике.
Федосеев, опешивший было от такой откровенной ненависти и наглости, шагнул вперед, схватил прапорщика своей могучей рукой, поднял, встряхнул несколько раз и опустил на пол.
— Эх, кабы не приказ, поставил бы я кое-кого из ваших благородий к стенке. Твое счастье, прапорщик, — сегодня на нашей улице праздник, отпускаю тебя на все четыре стороны. Но, смотри, больше не попадайся на нашем пути! И вы, бывшие господа бывшие юнкеры, запомните этот урок! — Остановился и гаркнул: — А ну, марш по домам!
Толкаясь и опасливо оглядываясь по сторонам, юнкера двинулись к дверям.
— Стой! — неожиданно остановил их Федосеев. — Ежели кто из вас, ваши благородия, чего-нибудь прихватили с собой, клади обратно.
— Среди нас нет воров! У своих поищите! — послышались выкрики.
— И у своих поищем, — ничуть не обидевшись, отозвался Федосеев. — Только вы лучше по доброй воле отдавайте, что взято, а то нам и обыскать недолго. — Серников! — крикнул он. — Спускайся к выходу, стань со своим отрядом, никого не выпускать, пока не отдадут наворованного. А что наворовали — я по рожам вижу.
Федосеев не ошибся. Проходя через анфиладу комнат, спускаясь по мраморной лестнице к выходу, юнкера извлекали из карманов целую кучу ценных вещей! Некоторые проделывали это демонстративно, швыряя на пол, другие старались как бы незаметно уронить или сунуть на стол или в кресло. Кое-кого Серников со своими красногвардейцами все-таки обыскали и отняли несколько бронзовых фигурок не то божков, не то просто уродцев.
Выпроводив последнего юнкера, Серников доложил Федосееву и опять спросил:
