- Так как же нам быть? - с болью в душе воскликнул Мендл.
- Очень скоро наступит перелом, и тогда мы будем нужны. Немного надо подождать, потерпеть.
- Легко вам говорить, Иван Петрович. Согласен, угон украинской молодежи в Германию тоже трагедия. - Мендл помолчал, чтобы совладать с собою, но в следующую минуту он потерял контроль над собой и стал громко выливать накопившую боль. - Безусловно, трагедия... Но они и их родители живы, понимаете, остаются живыми! Они-то могут ждать. А мы?.. - глаза Менделя налились кровью, волосы на голове растрепались. Далее он говорил сквозь зубы, чеканя каждое слово: - Длинный ров в глухом лесу, стреляют в упор, сваливают в яму, а кого просто живьем сталкивают... Потом три дня подряд земля шевелится... Вы, думаю, прекрасно это знаете! Черт подери, неужели наши, отступая, не подумали об организации подполья, партизанского движения?..
- Не думали, что до этого дело дойдет. А теперь нужно время.
- Нет, Иван Петрович, - Мендл встал. - Мы все-таки пойдем, попытаемся. Терять нам нечего.
Убедившись в том, что усилия его напрасны, Иван Петрович покинул их.
До условленного места осталось километров пять.
Спустя некоторое время они добрались до длинной, высокой скирды соломы за деревней у леса, где должна была состоятся встреча.
- Странно, но никого здесь нет, - сказал Пиня после того, как они обошли скирду со всех сторон.
- А ведь мы пришли вовремя.
- Помнится, он несколько раз повторил, что придет на полчаса раньше.
Они ждали час, другой, третий. Отошли в лес и оттуда долго наблюдали за скирдой. Представитель так и не появлялся.
- Слушай, Мендл, вероятно, он потерпел провал и сейчас в руках у немцев...
- Ты хочешь сказать, что на допросе под пытками он может рассказать про нас?
- Кто его знает, что произошло и что происходит...
- Признаться, мне он показался уж очень подозрительным.
- Почему?
- Смотрел он на нас с тобой, когда нас знакомили, с какой-то плохо скрываемой жалостью. Ты этого не заметил?
- Все это тебе показалось, - отмахнулся Мендель. - Ждем еще час и возвращаемся. Другого не придумаешь.
Последующие два часа ничего не изменили, и они вынуждены были возвратиться назад. Достигнув окраины Ружина, Пиня с Менделем поравнялись с небольшой группой крестьян и услышали разговор.
- Оце бачиш, карателi, - сказал пожилой крестьянин, указывая на группу немецких машин на боковой улице.
- А ты вiдкiля знаешь?
- Учора менi сусiд Грицько-полiцай сказав, що в Ружинi будуть быты жидiв.
Мендл почувствовал, как он побледнел. Ноги у него подкосились, его затошнило, голова пошла кругом. Оба они остановились. Стояли неподвижно, как будто их поразила молния.
- С меня хватит, - тяжело махнул рукой Пиня, - уйду к своим друзьям в деревню и буду жить там в погребе, пока не придут наши или пока не подохну там, но немцам не дамся.
Что делать? Казалось, проще простого - бежать всем из местечка. Но куда, к кому, когда? В такой холод! Как бежать с мамой, сестрами, что может сделать Соня, Фаня со своим больным отцом? Никогда не приходило Менделю в голову элементарная мысль о том, что человек так накрепко привязан к своему жилищу и совсем беспомощен за его пределами, где он может просто не выжить из-за голода и холода. Именно голод и холод - самые беспощадные враги человека за пределами обжитого места, где налажен труд, который позволяет ему одеваться и питаться, иметь крышу над головой.
Может быть, уйти в лес? Всем уйти. Вырыть там землянки и жить там некоторое время? Но как прокормиться в лесу? А главное - как соблюсти конспирацию? Ведь леса в здешних местах не такие уж большие. Неужели ничего нельзя сделать, неужели нет никакого выхода из создавшегося положения?
Дома Мендл не мог себе места найти. Он ходил по комнате, весь в плену надвигающейся смертельной угрозы. Подходил то к маме, то к сестрам, Леночке, тете Хаве. Все его нутро сковано было железным обручем. Обнять бы всех по очереди, открыть запертую душу и рыдать, рыдать, дать волю облегчающему потоку горьких слез...
- Как ты себя чувствуешь сегодня, мамочка? Я слышал ночью, как ты тяжело дышала. Отдохни, я помою посуду сам.
