Длинная дорога измучила бедную девочку, поэтому сразу после ужина моя жена предложила ей лечь спать.
— Бедняжка ты моя, — сказала она. — Тебе лучше лечь со мной, наша кровать удобнее. А твой отец поспит и в своем кресле, он согласен.
Вообще-то, не мешало бы и меня спросить.
Но на этом моя жена не успокоилась.
— Да, а на завтрак, — добавила она, обращаясь к Соне, когда вдвоем они направились в спальню, — у нас будет сладкая каша. Мы с тобой вместе сварим ее в том чудесном серебристом котелке, что ты нам подарила.
Моя жена бросила на меня угрожающий взгляд и скрылась в спальне.
Меня опять загнали в угол. На этот раз деваться некуда: завтра моя драгоценная дочка будет искать котелок. Если я не выскребу его и не верну на кухню, она ужасно расстроится. Как заставить ее войти в мое положение? Как объяснить моей маленькой принцессе, чего мне стоит жить с такой мегерой, как ее мать? Как сказать, что мне не нравится, когда на меня орут и дуются? Что мир и покой в нашей семье — это одна лишь видимость? Что фермой я занимаюсь только часть своего времени, потому что мне постоянно приходится угождать ее матери, а это весьма обременительно? Она только и делает, что помыкает мной: подстриги кусты, выложи тропинку, вычисти трубу, покрась дверь. А вместо благодарности все равно услышишь: «Песоцкий, опять халтуришь!» И так далее и тому подобное… В конце концов я научился опережать ее на шаг, потому-то она теперь и злится. Да, я хорошо усвоил урок, все делаю без лишних напоминаний, но, дочка, родная доченька, иногда, совсем изредка, моему терпению приходит конец. И вот мое терпение лопнуло, и я сказал «нет», хотя было бы целесообразнее во всех отношениях вымыть этот проклятый горшок.
Я вышел во двор, достал из кустов котелок. Потом согрел воду, залил ею котелок, который теперь изнутри был совсем черный. Закатал рукава, взял жесткую щетку. И вдруг спиной почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Я затаил дыхание, прищурился, всматриваясь в темноту, и различил два глаза, поблескивающих в проеме двери спальни.
— Вот и хорошо, — прошипела моя жена. — Вижу, наконец-то ты смирился с судьбой. — И она вновь исчезла в спальне, закрыв за собой дверь.
Медленно выдохнув, я положил щетку, вылил горячую воду из котелка. Вышел во двор, снова спрятал котелок в кусты. Вернувшись в дом, взял ружье, зарядил в него патрон. Потом, сев в кресло, долго поглаживал свое ружье. И наконец смежил веки.
— Просыпайся, болван, во имя Богородицы и самой царицы Елизаветы, — затормошила меня жена, едва рассвело. — Соня уже одевается. Сейчас она выйдет и станет искать котелок. Где он? Ты его вымыл?
— Нет, — ответил я, приоткрывая один глаз.
— Да что же ты за отец такой? Совсем не любишь свою дочь, — возмутилась жена. — Вымой сию же минуту, иначе я пойду и расскажу ей все как есть.
— Да, — сказал я, поглаживая курок, осторожно нажимая на него. — Иди и расскажи ей ВСЕ как есть.
И она ушла. До меня из спальни донесся настойчивый шепот. Вскоре появилась Соня. Вид у нее был очень расстроенный. Я положил ружье.
— Папа, — обратилась ко мне моя дочь. Ее взгляд был устремлен на мои башмаки, в лицо она мне не смотрела. — Мама сказала, тебе не понравился мой серебристый котелок и ты теперь кормишь из него свою собаку. Это правда?
— Нет, Соня, — отвечал я, сдавленно сглотнув слюну. — Думаю, пришло время кое-что тебе объяснить.
Она посмотрела на меня с надеждой во взоре, думая, что я сейчас все улажу. Девочка моя. Для меня она навсегда останется четырехлетним ребенком.
— Это ужасно, но дело в том, — продолжал я, — что… в общем, котелок исчез. Я не кормил из него собаку, но действительно, именно пес утащил его бог весть куда.
Соня заплакала.
— Прости, — уныло произнес я.
Моя красавица дочь продолжала плакать. Я глянул на жену. Она не покраснела, у ее виска не пульсировала вздувшаяся синяя вена. Повода для беспокойства у нее не было, ведь она опять взяла надо мной верх. Я заскрежетал зубами, и в это мгновение принял решение.
— Мне очень неприятно, Соня, что мой пес так расстроил тебя, — сказал я. — В последнее время я слишком к нему снисходителен. Думаю, пора его наказать.