Потому. Что. Я. Не. Ты. 40 историй о женах и мужьях - страница 70

— Да бросьте вы! — грубо осадил меня третий пассажир. — В конечном счете Карлайлы потеряли терпение, потеряли доверие к этим докторам. Стали искать другие пути к исцелению, приглашая в свой дом всевозможных знахарей и шарлатанов. Полный список я вам не представлю, а так, навскидку, припоминаю, что беднягу лечили енотовой кровью, магнитами, током, пиявками, горячими и холодными ваннами, и каждый так называемый врач считал своим долгом под занавес очистить кишечник мальчика каломелью. — Пыхнув сигарой, он продолжил более примирительным тоном: — Теперь вы понимаете меня, господа? И что самое возмутительное, за исключением доктора Оулсона, ни у кого из этих деятелей от медицины — а их было человек тридцать — сорок — не хватило духу признать свое бессилие. Вместо этого каждый из них испытывал на бедняжке свой набор ухищрений, которые, разумеется, не приносили облегчения, а лишь добавляли мучений. А все почему? Потому что особняк Карлайлов будто кричал: здесь много денег. Каждый из шарлатанов требовал за свои услуги плату вдвое больше той, что получал его предшественник, и каждый уходил из дома, унося в кармане чек на кругленькую сумму.

Я печально кивнул, и доктор Эймс печально кивнул. Отчасти потому, что мы были согласны, отчасти потому, что возражать было бы неблагоразумно. В купе теперь было темно; последние проблески дневного света растворились на ночном небе. Я решил, что рассказ окончен, и откинулся на сиденье, приготовившись вздремнуть. Но у доктора Эймса был еще один вопрос:

— А что стало с мальчиком? Полагаю, он умер по-христиански, в объятиях своей семьи?

На этот, казалось бы, невинный вопрос третий пассажир отреагировал так, будто его ударили молотком. В темноте я не видел выражения его лица, зато услышал, как он охнул, потом издал тихий стон, за которым последовал сдавленный всхлип.

— Боже мой! — воскликнул доктор Эймс. — Ради бога, простите мою назойливость. Я проявил излишнее любопытство. Давайте забудем этот печальный инцидент и поговорим о чем-нибудь другом. Мистер Вил, что вы думаете о последних событиях в Вашингтоне?

— Э… по-моему, президенту не терпится броситься в драку, — уклончиво ответил я, поскольку совершенно не разбирался в политике.

Но третий пассажир заговорил опять, на этот раз хриплым шепотом:

— Господа, простите мне мой эмоциональный взрыв. Доктор Эймс задал вполне резонный вопрос, и теперь я намерен — хоть это и тяжело — ответить на него, если вы готовы меня выслушать. Словом, умер он не по-христиански, в объятиях своей семьи. Скорей, его постигла дьявольская смерть… Карлайлы, как я уже говорил, были семьей счастливой и богатой. Но трагическое происшествие с сыном лишило их и счастья, и богатства. Много денег было потрачено на лечение. Но еще более разрушительным оказался длительный период, в течение которого мистер Карлайл, все пытавшийся исцелить сына, совершенно забросил свой бизнес. Без его контроля не осуществлялись ключевые поставки в Чикаго, качество продукции ухудшилось. Не прошло и года, как империя, которую он строил двадцать лет, начала рушиться. Что касается счастья… Поначалу горе еще больше сплотило их. Безутешные родители стремились любой ценой поставить сына на ноги. Рыжеволосый малыш был для них как свет в окошке: не по годам умненький, крепкий, храбрый, забавный, он сочетал в себе все самое хорошее, что только может быть в ребенке. Они часами сидели рядом, ухаживая за ним. Мальчик был парализован, и общение с ним было невозможно. Только два открытых глаза поблескивали из деревянной клетки. Разговоры родителей сводились главным образом к воспоминаниям о проделках малыша: как однажды он сказал что-то остроумное, как в двухлетнем возрасте повесил на гвоздь подкову… Постепенно муж стал терять надежду на исцеление любимого сына, смирился с тем, что тот должен умереть. Но жена не сдавалась. Напротив, ее преданность мальчику переросла в одержимость. Она порвала все связи с внешним миром, общалась только с врачами. В отношениях супругов возникла напряженность, что, наверно, было неизбежно. Часто дело доходило до жутких скандалов и ссор. Жена называла Карлайла виновником трагедии. В конце концов, это он своим криком напугал ребенка так, что тот упал. У Карлайла к супруге тоже были претензии. Уже после несчастного случая она однажды обмолвилась, что мальчик «прежде часто выполнял этот трюк, и всегда без последствий». Иными словами, она знала про это его опасное развлечение и не запретила ему лазать по перилам. Значит, во всем виновата она, трагедия была неизбежна. В тот вечер Карлайл выскочил из дому и не возвращался целых два дня.