Потому. Что. Я. Не. Ты. 40 историй о женах и мужьях - страница 69

От волнения у третьего пассажира перехватило дыхание. Он умолк, полез в нагрудный карман пиджака и, порывшись в нем, извлек сигару.

— Господа, вы не против, если я закурю? — пробормотал он.

— Нет, что вы! Мы не возражаем. Вы только рассказывайте, что было дальше…

— И вот настал момент, когда падение было неминуемо. И, как и во многих катастрофах, это мгновение, казалось, длилось вечно. Трагедия еще не произошла, но предотвратить ее невозможно… Пока мальчик болтался на перилах, его мать стояла внизу, на удалении двадцати пяти футов, словно пригвожденная к месту. Ее муж взбежал на самый верх лестницы и с близи наблюдал, как его ребенок медленно соскальзывает вниз. Он заглянул в лицо сына, своего дорогого, любимого сыночка, увидел открытый в немом крике маленький ротик… Мальчик вытянул правую руку, пытаясь уцепиться за отца, но хватал только воздух. Однако больше всего Карлайла поразили глаза сына, прикованные к его лицу: в них застыл смертельный страх. Затянувшееся мгновение миновало, и мальчик упал.

— Господи помилуй! — воскликнул доктор Эймс. — Какой кошмар! Бедняжка был мертв, когда к нему подбежали?

— Нет, — ответил третий пассажир. Он поднес спичку к сигаре и затянулся. — Отнюдь. Он был жив. Глаза мальчика были открыты, но сам он был парализован и не мог ни пошевелиться, ни что-либо сказать. Его перенесли на кровать, вызвали доктора. Местный врач, Оулсон, осматривал его двадцать минут, потом поставил диагноз, который после будет подтвержден еще двадцать раз. При падении мальчик переломал как минимум тридцать костей, в том числе в области позвоночника и черепа, а также получил повреждения внутренних органов, хотя количество этих повреждений и их местонахождение определить было трудно. Тем не менее мальчик дышал, и глаза его были открыты. Родители не теряли надежды.

«Нет, — твердо сказал Оулсон. — Боюсь, он не поправится».

«Как, совсем?» — спросили Карлайлы.

«Совсем. Мне очень жаль…» — ответил доктор Оулсон.

Честного доктора за его труды проводили из особняка и больше к нему не обращались. Но это был последний правдивый прогноз, произнесенный в том злосчастном особняке.

Рассказ третьего пассажира прервало появление проходившего мимо проводника. Тот просунул голову в купе и сказал:

— Господа, к сожалению, у нас осталось мало масла. Обычно в это время я зажигаю лампы в купе, но сегодня вечером это невозможно. Администрация «Норзерн пасифик»[46] приносит свои извинения за причиненные неудобства.

Он скрылся прежде, чем мы успели выразить свое возмущение. За окном солнце садилось за горизонт, но света было еще достаточно, и я прекрасно различал черты третьего пассажира. И опять привычная угрюмость на его лице сменилась озлобленностью.

— И вот наступил период, который и породил у меня негативное мнение о врачах всех мастей и о медицине в целом. Пришел другой доктор. Он заверил Карлайлов, что мальчика можно спасти, и принялся накладывать шины на каждый перелом. К тому времени, когда он закончил, бедняжка был упакован в деревянные планки. Вы бы с трудом разглядели два пустых глазика в этой деревянной клетке. Но только через два десятка визитов этот доктор признал, что самостоятельно он не сможет воскресить больного, и порекомендовал обратиться к некоему специалисту в Чикаго. Лишь гораздо позже Карлайлы узнали, что этот специалист был некогда однокашником второго доктора. Тем временем несчастного покалеченного ребенка в экипаже отвезли в Чикаго и поместили в больницу. Специалист обнадеживающе улыбнулся и назначил операцию, точнее, целую серию операций. Уже через несколько часов после прибытия с мальчика сняли все шины, закрыли ему глаза и затем впервые положили под нож. Через два месяца беднягу забрали из больницы и привезли домой. Многие переломы так и не срослись. Теперь его кожу покрывали глубокие раны — длинные прямые разрезы, оставленные ножницами и пилой. Мать ежедневно обрабатывала и перевязывала эти раны. Только когда они зарубцевались, предыдущий доктор смог вновь поместить его в деревянную клетку…

— Послушайте, — перебил я рассказчика, — я охотно допускаю, что эти врачи перестарались. Печальный случай. Но даже если это так, речь ведь идет всего о двух врачах старой школы. Уверен, если б несчастного мальчика лечил кто-то из моего института…