Вдвоем они вошли в палату найденыша.
– Приветик, – весело поздоровалась Люси.
Девочка лежала на постели с открытыми глазами, повернувшись к ним спиной. Она таращилась в стену. Когда мисс Блэк вошла, голова малышки повернулась в ее сторону, а потом опять отвернулась к стене. На прикроватном столике лежали три рисунка.
Один лист был полностью закрашен красным карандашом. Штрихи были неравномерные – одни казались совсем тоненькими, а другие были такими толстыми, что казалось, девочка с силой давила на карандаш. Но все они были кроваво-алого цвета.
На втором листе была нарисована схематичная фигура человека. Треугольник над ногами показывал, что нарисованная фигура была женской. У нее были нос и глаза, но не было рта. А потом кто-то заштриховал ее лицо красным карандашом.
– Врачиха нарисовала эту фигуру с лицом без рта и попросила Элис дорисовать ей рот, улыбающийся или грустный – все равно. И вот что девочка сделала, – рассказал Макманус.
На этом рисунке штрихи были еще толще, а в одном месте бумага была даже разорвана карандашом. На краю стола лежал огрызок красного карандаша с почти стертым грифелем.
– И что думает по этому поводу врач? – спросила Люси.
Робби кивнул на дверь палаты, предлагая ей выйти.
– Она полагает, что девочка очень зла. Причем на саму себя. А красный цвет может обозначать кровь, – сказал молодой человек, когда они оказались в коридоре.
– Да неужели? Вот когда наконец дали результат семь лет, проведенные в медицинском институте!
– Она совсем не плохой врач, – улыбнулся соцработник. – Просто все это требует времени.
– А что она говорит про штрихи на лице?
– Она предполагает, что это может быть результатом какого-то насилия – отсюда и чувство вины, и ненависть к самой себе со стороны девочки. Как будто Элис хочет уничтожить себя как личность.
Третий рисунок отличался от двух предыдущих. В центре листа был нарисован треугольник, заштрихованный красным карандашом. На этот раз рисовавший старался не выходить за контур треугольника. В середине треугольника Элис нарисовала какое-то животное.
– Это что, собака? – задумчиво спросила сержант Блэк, указывая на это существо.
– Может быть. А может быть, волк. Психиатра заинтересовало то, что рисунок находится в треугольнике. Она считает, что это может быть окно. Может быть, Элис выглядывает из него.
– Окна обычно бывают прямоугольными, нет? И красный цвет только внутри треугольника… Может быть, девочка, наоборот, заглядывает в окно?
– Или все-таки выглядывает.
Люси посмотрела через стекло в двери на фигурку ребенка, лежащую на кровати, и предположила:
– А может быть, это дверная рама, а она смотрит в эту дверь…
– Может быть, и так, – согласился Робби; он вертел в руках лист с рисунком, как бы пытаясь найти такой угол, с которого рисунок будет понятнее.
– Как бы то ни было, храни ее Господь, – вздохнула девушка.
Отец Люси выглядел значительно лучше по сравнению с прошедшим вечером. Старик узнал дочь, когда она вошла, и поцеловал ее в щеку в тот момент, когда она обняла его в кровати.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросила Блэк.
– Прекрасно, милая.
– Сестры здесь хорошо к тебе относятся?
Мужчина кивнул.
– И что, есть хорошенькие?
Ее отец рассмеялся и взял руку Люси в свои:
– А у тебя всё в порядке, милая?
– Да. Всё очень хорошо. Вот только о тебе беспокоюсь.
– Не надо. Меня очень скоро выпишут.
– Тебя продержат здесь, пока ты полностью не поправишься.
– Да я уже поправился. – Пациент отмахнулся от беспокойства дочери. – Никогда не чувствовал себя лучше.
– Тебе надо что-нибудь принести? Чай ты уже пил?
– Конечно. И ел эти чертовы вареные яйца. Ну сама подумай, как мужчина в моем возрасте может жить на вареных яйцах? Мне бы сейчас кусочек хорошего бифштекса… – Старик опять засмеялся. – А какое сегодня число? – неожиданно сменил он тему. Его глаза внезапно заблестели, а черты лица заострились.
– Пятнадцатое, а что?
По движению губ Джима было видно, что он повторяет число про себя, стараясь запомнить.
– А в чем дело, папочка?
– А кто у нас сейчас премьер-министр?
– Дэвид Кэмерон, – ответила Люси. – Да в чем же дело?
