— Ну, за двадцать лет? Те, кто размножается быстро.
— Человек? — обрадовался Пард.
— Наоборот. Человек только одно поколение растит, а вот крысы — пятидесятое.
— Почему? — затупил Пард.
— Сам посчитай. Два-три помёта в год, за двадцать лет.
— Сорок-шестьдесят поколений, — присвистнул старший.
— И что? — теперь не понял Кирилл.
— Ну, смотри. В первом поколении крыса, пока обыкновенная, но облученная, родила, допустим, десять крысят. Девять получились больными или обычными, и были съедены другими крысами, или погибли в темноте, а десятая — выжила, потому что слышала опасность раньше, чем услышат её саму, и могла вовремя убежать. Она родила еще десять крысят. Двое получили способность хорошо слышать, но один из них еще и получил измененный ген, благодаря которому он лучше нюхает. Кто выживет? — Травку одолел лекторский азарт.
— Которая слышит и нюхает, — поддержал её Кирилл.
— Ну и так далее. Потом, например, появились более крупные, более умные, более быстрые. За шестьдесят поколений мало ли что могло мутировать у выживших крыс. Причем те, кто живут близко к еде и в безопасности…
— На нижних уровнях, куда скидывают отходы, — догадался Кир, Трава одобрительно кивнула так же, как делала мама, когда сто раз рассказывала про все это желающим на станции.
— …мутируют медленнее, поскольку выжить не трудно. А вот которым приходится выживать с трудом, те мутируют сильнее, и с большей вероятностью превратятся во что-то уж совсем отличное от первых крыс.
— То есть, если в метро есть кролики, то они станут страшными мутантами и загрызут насмерть? — вдруг подал голос все это время молчавший Тир.
— Ну да, возможно, — засмеялась Травка.
— А собаки будут либо очень агрессивными, если это поможет им выжить, либо дружелюбными, если живут возле человека, — соображал Кирилл.
— Ну да, только в метро своих животных было мало, так что рассказы о монстрах как-то не очень впечатляют, — рассеяла энтузиазм Парда Травка.
— Но ведь они могут лезть с поверхности, — не сдавался искатель приключений, теперь совсем уверовавший в свою неуязвимость и крутизну.
— Могут, — уже вяло ответила Травка. Усталость брала свое, и разговор постепенно затухал.
— Ладно, давайте спать, — наконец решительно поставила точку Травка, глаза которой слипались. Тир на сей раз не спешил брать командование на себя.
— Пард, давай еще посидим, — тихо попросил слепой предводитель.
— Ну, давай, только спать очень хочется, — ответил друг, вдохновленный новыми открытиями, и потому непривычно подобревший.
— Ладно, ты спи, я еще посижу, — вздохнул Тир. Травка заглянула в незрячие глаза, наполненные тоской и затаенным страхом.
— Хочешь, я рядышком полежу и за руку тебя возьму, — догадалась она.
— Да ладно, я просто боюсь, что опять все это приснится, про Рекса.
— Я тоже боюсь засыпать, но нужно отдохнуть, — тихо вздохнул Кирилл и задул светильник.
Все четверо, мирно обнявшись, с комфортом устроились на куче тряпья, не помышляя ни о чем, кроме сна. Вместе было не так страшно.
Кирилл открыл глаза, моментально проснувшись. Звук, который разбудил его, сразу же поставил парня на ноги: кто-то открывал дверь ключом. Это мог быть только дядя, Андрей Петрович, и адреналин сразу же ударил Кириллу в голову. Перед глазами сразу возникла картинка — воспоминание: он поворачивает ключ изнутри, по-привычке вынимает его из замочной скважины и вешает на гвоздь, вбитый в боковую панель шкафа, стоящего справа от входа. Теперь открыть замок с той стороны ничего не стоит. Откуда взялся второй ключ? Он ведь забрал у пьяного торговца всю связку. Думал, что в убежище он будет в безопасности. Кирилл подскочил к двери. Он пытался сообразить, как заклинить замок, но металлическое ржавое сооружение уже бесшумно, как в кошмарном сне, поворачивалось на хорошо смазанных петлях. Луч фонарика уперся в ошарашенное лицо подростка.
— Батюшки, кого я вижу!? — издевательски пропел мягкий баритон. — Никак собрались куда, Кирилл Игоревич? Не ожидали сюрприза?
Кирилл, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами, напряженно молчал, ссутулившись и глядя в пол. Он по-прежнему робел перед дядей и ненавидел его. Слишком долго терпел он рабскую зависимость от родственничка, с детства будучи у него на побегушках и регулярно терпя побои «чтоб лучше запомнилось». Андрей Петрович повел лучом фонарика и присвистнул. Луч осветил сонные и хмурые физиономии, которых торговец никак не ожидал увидеть.
