— Ну, рассказывай, — прозвучало из угла, в котором обнаружился длинный, очень хорошо одетый, сияющей самой радушной улыбкой мужчина, расположившийся поперёк кожаного, мягкого кресла в самой расслабленной позе.
Пард, набычившись, помолчал, внезапно ощутив, что ему самому хотелось бы всё рассказать этим странным людям, понять, что произошло, попросить о помощи. И он совсем не думал, что они его обманут или поступят, как предатель и жулик Андрей Петрович, или страшноватый в своём лицемерии Васильич. Но не было нужных слов и ничего не складывалось в бедной, забитой впечатлениями голове, и он начал паниковать, что эти суровые мужчины решат, что он нарочно ничего не хочет говорить и выгонят его со станции. Он поднял отчаянный взгляд на Старика и увидел, что тот смотрит прямо на него со спокойным ожиданием. Кажется, Старик понял состояние парня и начал расспрашивать.
Пард, отчаянно борясь с вечным косноязычием, отвечал на вопросы, пробовал рассказать, просил спросить обо всём Траву или Тира, но постепенно продвигался в запутанной и малоправдоподобной своей истории. Временами ему казалось, что его не слушают, но тут же наступал момент, когда окружающие превращались в слух, словно боясь упустить подробности. Иногда его начинали ещё более детально расспрашивать, причём вопросы звучали так, что скрыть что-либо было фактически невозможно, да и соврать тоже. Особенный интерес вызвали их с Тиром приключения и найденный склеп с оружием, напавшие на них мутанты, о которых Пард рассказывал более-менее связно, его одинокие приключения в темноте и карта, которую они подобрали возле трупа боевика.
Вдохновенный сбивчивый рассказ, перемежаемый клятвами, что это — истинная правда, наконец, подошёл к логическому завершению, которое присутствующие, по-видимому, отлично знали от патрульных. Пард замолчал и тут, наконец, испугался, поняв, что сейчас может последовать всё, что угодно. Даже то, на что его фантазии пока не хватает за неимением опыта. Ведь Васильич тоже поначалу выглядел добрым, заботливым и надёжным.
— Ты выйди, мы тут подумаем немного. И не трусь, сейчас всё решится, всё нормально будет, может, даже и выживешь, — оптимистично произнёс альбинос.
— Ну чего ты ребёнка пугаешь? — ухмыльнулся длинный со своего кресла. Парда даже не возмутило то, что его обозвали ребёнком. Так хотелось, чтобы этот кошмар хоть когда-нибудь кончился, и можно было бы отдохнуть и расслабиться.
Один из охранников вывел его из комнаты, но сквозь неплотно прикрытую дверь отчётливо было слышно:
— Ну и как во всё это поверить? — негромко произнёс незнакомый голос, видимо, принадлежащий молчаливому «ковбою»
— А вот так… в основном всё подтверждается. Даже Джафар и его люди не особо протестуют. Похоже, всё так и есть. — Пард напряжённо старался не упустить ни одного слова, а заодно не привлечь внимания охраны.
— А с чего им так врать? Боевик какой-то. А Васильич каков хмырь, а? Да и у Серафимы всё подтвердилось, Гамаш уже вернулся. Там полный писец.
— Да ладно вам, устроили гестапо. Всех по одному опросили, что теперь с ними делать будешь? — Это ленивый голос длинного. У Парда похолодело внутри и неприятно закололо под ложечкой. «Надо драпать», — отчаянно пронеслось в голове вместе с осознанием того, что никуда он драпать не будет, нет у него сил драпать, и он прислонился к стенке, понимая, что сейчас всё решится.
— Пусть у меня пока поживут. Поговорю с ними, много они нового и полезного принесли, — это тихий голос Старика.
— Ну, как скажешь. Партеечку? — В комнате что-то передвинули и в щель потянуло чем-то вонючим.
— Стас! — Охранник дёрнулся, зыркнул недобро на Парда и бросился к двери. Судя по его скорости, власть на этой станции была крепкая.
— Давай сюда остальных. Пусть расслабятся. Определи их к Яне. Ворчать будет — ко мне посылай. В диспетчерской места на всех хватит. Я полагаю, они не на пуховых перинах спать привыкли. — Отдал распоряжения Старик. И за дверью дробно покатились какие-то мелкие предметы, брошенные, судя по звуку, на что-то деревянное. …
Через несколько минут Пард, под ворчание очень молодой, строгой и чрезвычайно худой, но симпатичной Яны Игоревны, как она приказала себя называть, уже помогал таскать какие-то огромные мягкие тюфяки, невольно стараясь понять, чем они набиты. От тюфяков распространялся какой-то очень знакомый запах, который никак не поддавался попыткам вспомнить, что это такое. Расстилая очередной тюфяк на полу длинной комнаты, вдоль двух стен которой проходили полки, заваленные всякими странными железками, при виде которых у мастеровитого подростка зачесались руки, Пард пропустил момент, когда дверь в комнату открылась и, пятясь задом, туда вошла… Рыся. Ребята увидели друг друга одновременно. С диким визгом Рыся повисла на шее растерявшегося, но абсолютно счастливого Парда, который со слезами на глазах гладил её по промытой и хорошо заплетённой косе, не стараясь отцепиться и избежать ненужных нежностей. Через плечо Рыси он увидел растерянно озиравшихся Кирилла и Траву, входящих в комнату. За их спинами чернела вихрастая шевелюра слепого. Пард стоял, не вытирая счастливых слёз, не отпуская оборачивающейся Рыси, и смеялся, глядя, как глаза у Травы становятся круглыми и радостными, как Кирилл, спотыкаясь, бросается к Рыси, запутавшись в брошенном на пол тюфяке, и как ничего не понимающий, но уже догадывающийся о произошедшем Тир, бессильно опускается на корточки возле дверного косяка. А потом, конечно, были слёзы и смех, объятия и радостная потасовка, строгие окрики Яны Игоревны и улыбающиеся лица охранников. И счастье. Счастье такое необъятное, какое бывает только в минуты, следующие за немыслимыми испытаниями на грани жизни и смерти.
