1) будущее непознаваемо в принципе, например, потому, что оно (еще) не существует, а знать можно только то, что существует;
2) уже известно, что будущее будет во всех отношениях отличаться от прошлого и настоящего, возможно, в силу фундаментальной неопределенности природы, важным вкладом в которую является также свобода человеческой воли;
3) эффекты взаимовлияния предсказания и его результатов настолько сложны, что каждый прогноз порождает непреднамеренные последствия, которые наверняка принесут больше вреда, чем пользы.
Три приведенных положения, вероятно, подкрепляют друг друга, по крайней мере, это можно точно сказать про положения 2) и 3). Общим для них является убеждение в том, что само наше присутствие в качестве эпистемического агента не слишком помогает нашему «постижению» будущего, как бы его ни понимать – когнитивно или практически, более того, такое присутствие может быть и вовсе контрпродуктивным. Значительная часть «терапевтической» философии начиная с эллинистического периода (например, философия стоиков и эпикурейцев) учила смирению с тем, что многие – если не большинство – убеждения и желания, которыми мы больше всего дорожим, в будущем окажутся ложными или же не соответствующими ожиданиям. В мире такого рода прогнозирование – пустое занятие, которое обязательно приведет к еще большим личным несчастьям. Поэтому следует научиться справляться с тем, что может случиться в будущем, но не пытаться каким-то образом предсказывать его, предупреждать или же, наоборот, приближать. В самом деле, именно такой вывод могли бы в конечном счете извлечь философы-терапевты из судьбы Кассандры.
Итак, какая же метафизика требуется для того, чтобы предсказание было возможным? Необходимо выполнение трех основных условий: во-первых, будущее должно быть достаточно похожим на прошлое и настоящее, чтобы можно было осмысленно говорить о «научении» на материале прошлого и настоящего, которое должно послужить «информированию» нашего понимания будущего. Во-вторых, агенты, отвечающие за реализацию будущего и жизнь в условиях такого будущего, должны быть достаточно похожими на нас, чтобы категории нашего прогноза были для них в какой-то мере узнаваемыми (и даже, возможно, одобряемыми ими). В-третьих, реальность должна быть не настолько неопределенной, чтобы постфактум нельзя было сказать, сбылся прогноз или нет и в какой мере.
Конечно, даже если эти три условия выполнены, это еще не значит, что прогнозирование – легкое дело или что оно вообще может быть успешным. Собственно, успех организаций и инициатив, обогащающихся на случайностях, – в том числе страховых компаний, казино или лотерей – является свидетельством того, что люди расположены делать прогнозы и в то же время не имеют достаточных способностей для этого, в том числе и тогда, когда эти прогнозы касаются их собственных судеб. Во многом это может объясняться в категориях того, что социальные психологи называют «фундаментальной ошибкой атрибуции», из-за которой люди переоценивают значение собственных намерений в объяснении своего собственного успеха и в то же время переоценивают значение «случайности» в объяснении успеха других людей [Nisbett, Ross, 1980].
Однако, даже если учесть различные когнитивные помехи, влияющие на прогнозирование, остается по меньшей мере три фундаментально разных подхода к динамике данного в опыте времени, которые могут влиять на суждения прогнозиста о вероятном будущем. Лучше всего их представить в качестве альтернативных интерпретаций «наследия прошлого».
1. Прошлое составляет кумулятивный груз, который давит на возможности будущего в силу самого его постоянства в течение длительного времени. Именно в этом заключается идея, стоящая за «прямой индукцией», утверждающей, что завтра следует ждать восхода Солнца просто потому, что оно всходило и вчера. Несколько более сложная, второпорядковая версия той же идеи – «экстраполяция трендов», когда мы предполагаем, что скорость, с которой ситуация менялась на протяжении длительного времени, будет оставаться постоянной и в неопределенно долгом будущем. Однако, чем бы ни передавался этот «кумулятивный груз» – нашими генами, нашей памятью, поведением или даже неким постоянством самой природы, напрямую нам неподвластным (примером чего является неизменность восхода Солнца), – сам процесс передачи может допускать некоторые нетривиальные перемены («мутации»), происходящие со временем и способные решительно изменить прогнозируемые исходы.
