Чтобы оценить этот подход, рассмотрим неудавшиеся предсказания, которые «почти верны» (но при этом ложны) или, наоборот, «почти ложны» (но при этом верны). Тетлок [Tetlock, 2005] рассматривает первые в качестве защитных реакций на ошибочное предсказание, состоящих в самооправдании, а последние – в качестве наиболее вероятного эпистемического статуса большинства прогностических успехов. В самом деле, Тетлок считает всех политических предсказателей виновными в систематическом заблуждении, если не доказано обратное, поскольку, играя на двусмысленном эпистемическом промежутке между «почти верным» и «почти ложным», предсказатель легко может создать впечатление, что он абсолютно прав. Например, одно из наиболее известных «успешных» предсказаний в социальных науках, сделанных в относительно недавнее время, а именно предсказание распада Советского Союза, было выдвинуто в 1978 г. американским социологом Рэндаллом Коллинзом [Collins, 1995; Коллинз, 2008]. При ближайшем рассмотрении это предсказание оказывается одновременно «почти верным» и «почти ложным», но в любом случае не совершенно верным. Хотя общетеоретическая модель Коллинза получила подтверждение, поскольку он предсказал, что поворотный момент возникнет из социальных движений, мобилизующихся вокруг несогласных элит, она не смогла определить особой роли медиа в ускорении такой мобилизации. Соответственно, процесс, который, по предсказанию Коллинза, сверявшегося с прошлыми революциями, должен был занять 30–50 лет, в результате продлился чуть более десятилетия.
В главе 1 работы Тетлока [Tetlock, 2005] приводится список убедительных причин не доверять правильным предсказаниям какого угодного рода. В конце концов, всякий человек, регулярно делающий предсказания, обязательно попадет в несколько мишеней, а если вы предсказываете один и тот же результат в течение достаточно длительного времени, однажды вы наверняка окажетесь правы. В таких случаях следует смотреть на общее соотношение успехов и ошибок предсказателя. Существует также методологическая проблема: как решить, что именно предсказывалось, и действительно ли случилось именно то, что было предсказано? Если только не предсказывается точный результат независимо детерминируемого процесса – например, результат выборов, – можно столкнуться с движущейся мишенью, поскольку предсказатели рационально реконструируют и первоначальные, и конечные состояния своего знания, а значит, задача становится нерешаемой. Наконец, Тетлок указывает на одну интересную возможность, заключающуюся в том, что успешные предсказатели способны основываться на сомнительных в нормативном плане формах знания, включающих инсайдерские знания, пытки и принуждение или же попросту модели человеческой жизни, которые опираются на давно устоявшиеся «иррациональные» тенденции, которые мы в ином случае, вероятно, захотели бы в будущем минимизировать или даже вовсе исключить.
У Тетлока золотой стандарт политического суждения сочетает две основные философские теории истины – корреспондентную и когерентную. То есть нужно предсказывать верные результаты, причем на верных основаниях. С одной стороны, предсказателю мало оказаться «правым, но почти неправым», то есть он должен иметь упорядоченное каузальное описание, объясняющее, почему событие должно было случиться, а не просто утверждать, что оно случится. С другой стороны, предсказателю мало оказаться «неправым, но почти правым», то есть его концептуально верная модель должна выдавать конкретные результаты. Таков контекст для понимания предложенной Тетлоком интерпретации различия лис и ежей, популяризированного гуманистом эпохи Возрождения Эразмом Роттердамским: лисы знают много мелких вещей, а ежи – одну большую. Предсказатели-лисы всегда могут скатиться в противоречия, тогда как ежам не дается точность.
Ценность определения политического суждения как способности предсказывать правильный результат с правильными доводами в том, что оно заставляет разобраться с модальной структурой вашего мировоззрения и не в последнюю очередь с тем уровнем контроля, который вы приписываете агентам, признанным этим мировоззрением. Вместо того чтобы определять различие между ежами и лисами через количество вещей, которые они «знают», можно было бы сказать, что лисы работают с тем, что я назвал
