— У меня репетиции до конца недели, Константин Константинович.
— Ах да. «Щелкунчик»? — Он ворошит бумаги на своем столе. — Кто ты там? Крыса? Кукла?
— Приятно, что вы знаете все мои роли. — Она показывает зубы.
— Я просто угадал, это было несложно. Но вот что, Бирюкова. Крыс и кукол много, да и в кордебалете незаменимых нет. А вот Его Светлости почему-то захотелось поужинать непременно именно с тобой. Я не знаю, как мне выразиться еще более прямолинейно. В особенности учитывая твой должок.
Филиппов зажмуривается, умолкает. Плюет в сторону. Катя чувствует легкую тошноту.
— Я могу подумать?
— Подумай.
4
Катя опаздывает — нарочно, а он уже ждет. Бархатный пиджак, шелковый шейный платок, пальцы в перстнях, сорочка с витой монограммой: «АБ» — Андрей Белоногов. Он держится прямо и кажется моложе своих шестидесяти восьми, но не молодится нарочно — седая грива спадает на плечи, и закра шивать седину, как другие запоздалые ценители женской красоты, он не собирается.
При виде Кати он галантно поднимается, целует ей руку, совершенно, кажется, не смущаясь обслуги и многочисленных гостей заведения. Что же случилось с Рублевой, спрашивает себя Катя. Неужели отставка?
— Спасибо, что нашли время, — говорит Белоногов. — Я и не надеялся уже.
Катя склоняет головку, приподнимает уголки губ, осторожничает.
— Чем же я обязана?
— Приметил вас в «Спящей красавице».
— Правда? Я ведь там не солирую. Я там большую часть времени сижу с краешку и восхищенно смотрю на танцы фей.
— Когда вы на поклон выходили. Вам еще такой бравый военный выдал безвкусный такой огромный букетище. Такие только к вечному огню класть.
Катя молчит.
— Военный, правда, был хорош. Справедливости ради, — любезно добавляет князь.
— Это мой жених.
— Я так и подумал. Вы выглядели очень счастливой.
— Я долго его не видела. Он служит на Кавказе.
— Ну, на Кавказе сейчас поутихло… Что ж, ему можно только позавидовать. Мэтр, можно винную карту?
Пожилой сомелье передает ему тисненный золотом картон.
— Какая у вас патриотическая селекция. Юг России и Кавказ. Вот за что воевал ваш жених, — замечает Кате Белоногов. — Ну, а скажите, — он понижает голос, — нет ли у вас чего-то подпольного? Из калифорнийских, полнотелых, округлых?
Мэтр с сомнением косится на Катю, кашляет в седой кулак.
— Барышня со мной, и ей можно доверять, — рокочет мягко Белоногов, подмигивая Кате. — Зинфандель, пино нуар? Напа вэлли?
— Есть зинфандель, — кашляет в кулак сомелье, оглядываясь с опаской даже на официантов. — Но будет в бутылках из-под кагора.
— Главное не форма, а содержание, — шутливо отвечает ему Белоногов.
Несут неведомый зинфандель, и какие-то крохотные чудно пахнущие салаты — «Что это? Трюфель!», — и нежное, как женские губы в поцелуе, красное мясо в компании пророщенной сои, в общем — ах.
Катя едва пригубливает вино, едва притрагивается к мясу.
— А теперь он уехал на восток, — говорит она. — В Ярославль. И ни слуху ни духу.
— В Ярославль? — Князь морщит высокий лоб. — Не лучшее сейчас место.
— Вам что-то известно?
Она откладывает прибор.
— Кое-что, но немногое. — Он вздыхает. — Вы знаете, я при дворе несколько особняком. Мне-то покойный император жаловали дворянский титул по дружбе, а не по службе. Хотя сами-то они из службы как раз и были. Так что белая кость ко мне и ревнует, и подозревает меня во всяком.
— По дружбе? — переспрашивает Катя, позволяя себе наколоть на вилку еще кусочек мяса.
Князь Белоногов уже третий бокал осушил, просит новую бутылку лжекагора.
— Да. Мы с покойным Государем со школы были знакомы, верите? Вместе в футбол гоняли на коробке после уроков, в «Контру» играли в компьютерном клубе… Можете себе представить, насколько я стар? Мда. А теперь вот будет Миша Стоянов, мало что император, и к лику святых причислен. Неисповедимы пути твои, Господи…
— Его канонизируют? — поражается Катя. — Правда?
— Да! Это только послезавтра в газетах будет. Увидите. Да, Владыка объявит. Решение принято уже, церемония до Рождества пройдет.
— Не может быть.
— Может и будет. Спаситель Отечества, основатель Московии, созидатель нового российского государства… Давно пора. Если основатель свят, то и государство свято. Тем более что и чудо в наличии имеется… Эх, простите меня, Катенька, вам ведь это, наверное, совсем неинтересно. Это я по инерции, продолжаю разговоры из правительственной курилки, а с вами бы лучше об искусстве стоило.
