На лавке дальней кудель чесали на пару Настена да Ульянка-девка. Песен тягучих не пели сегодня — прислушивались, о чем там мужики шепчутся.
А те до ночи разговаривали. Ульянка на печи к самому краюшку прилегла — слушала.
С утра собираться начали. Настена муки насыпала, да пирогов, да мясца вяленого, что на черный день за печкой лежало. Собрала котомки. Простились быстро — и в путь. Сначала на владычный двор заехали. Повезло там — чернецы как раз паломничать собирались по дальним монастырям да погостам — к Тихвинской Пресвятой приложиться. Пешком шли — труден путь, длинен — так на то и богомолье. Христос, чай, больше терпел. Олег Иваныч с Олексахой, скуфейки монашеские натянув, совсем незаметны стали. Из ворот, обедню отстояв, вышли. Мост прошли, да по Пробойной, да по Московской дороге. К Федоровскому ручью подходя, пастись стали особливо, Олег Иваныч с Олексахой в середину паломников вклинились, головы в плечи втянув. Глазами по сторонам рыскали, не покажется ль кто знакомый… Нет, Бог миловал. На усадьбу Ставрову глянули — топоры там вовсю стучали — артель плотницкая два терема возводила, взамен сожженных. Тын новый уже красовался — высокий, крепкий, обхватистый — над воротами башня… Не боялся теперь Ставр молвы людской, не боялся, что колдуном ославят — а ну, пикни кто! У Москвы теперь в Новгороде главное слово! А боярин Ставр — рожа шпионская — Москвы первый ставленник и самого государя Ивана Васильевича любезник. Так-то! Ну, не вечер еще… видали мы таких ставленников!
Чрез ручей пройдя, у церкви Федора Стратилата остановились паломники. Красив храм, величав, строг. На куполе крест блистает. Помолились, сняв шапки…
— Господи, в добрый путь!
Защемило сердце у Олега Иваныча, обернулся на храм, словно в последний раз. Новгород, Господин Великий. Родной. Для Олега, Олексахи, Софьи… Ну, Софьюшка, ну, милая, продержитесь еще немного с Гришаней… А уж мы… А уж мы постараемся, выручим.
Никем не узнанные, из городских стен вышли — ров по Косому мосту перешли — и вот она, путь-дороженька дальняя! Перевели дух беглецы. Одно дело, почитай, сделали! Выбрались незамеченными… Теперь ищи-свищи, Ставр-боярин!
Переглянулися Олег Иваныч с Олексахой, подмигнули друг другу, усмехнулись. Ну, теперь до Тихвина!
За паломниками возы с сеном тащились от самого Торга. Не отставали, но и вперед не лезли. Аккуратно ехали. Человечек на первом возу сидел неприметный. В полушубке овчинном, треухе заячьем. Внимательно за паломниками смотрел человечек тот. Особенно — за двоими… А как поворотили возы, спрыгнул человечишко с телеги, да к монахам, богомольцам дальним. Олег-то Иваныч с Олексахой уже впереди шли, а этот, вишь, сзади пристроился. Служкой монастырской сказался, отца келаря помощником. Тоже на погост Тихвинский — по пути выходило. Ну, по пути, так по пути. Пожал плечами старшой — иеромонах Георгий — что ж, иди, мол.
Так и пошли.
Олег Иваныч с Олексахой в первых рядах… А позади — человечек в треухе заячьем.
Глава 9
Нагорное Обонежье. Декабрь 1471 г.
А жизнь — только слово, есть лишь любовь, и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать…
Виктор Цой, «Легенда»
Давно то дело было. Ловили рыбаки рыбу на Нево-озере. Ни складно дела шли, ни ладно — не сказать, чтоб сильно везло, так, попадалось что-то. Плюнули было рыбаки — пес с ним, с уловом, видно, день такой… Как вдруг озарилось озеро светом ослепительным, невиданным! Подняли головы рыбаки — да так и застыли в изумлении: распространяя вокруг чудесное сияние, плыла по небу в потоке света икона животворящая. Богородица, Пресвятая Дева, с Младенцем на левой руке…
К Тихвинке-реке плыла икона. По пути пять раз являлась лучезарно, чудеса творя пречудесные, немощных да больных исцеляя. В тех местах народ храмы да часовни ставил: у Ояти-реки на горе Смолковой — Успения Божьей Матери, там же, на Ояти, у Вымочениц — Рождества Пресвятой Богородицы, на Паше-реке на горе Куковой — Явленной Иконы Божией Матери, рядом же, на Паше-Кожеле — Покрова Пресвятой Богородицы, да церковь Всех святых на Тихвинке-реке.
