Рэйчел стояла у зеркала в ночной рубашке, одной рукой отведя назад волосы, а другой стирая с лица макияж. Некоторое время Льюис наблюдал за этим ежевечерним ритуалом, и красота ее голых рук и прямых хрупких плеч отзывалась в нем мучительным желанием.
– Мы сегодня… – Он не договорил.
Выдвинув ящичек туалетного столика, Рэйчел обнаружила ожерелье из соединенных звеньями гранатов, которые негромко звякнули, когда она подняла украшение к свету.
– Видимо… ее.
Рэйчел приложила ожерелье к груди, потом подержала на ладони, оценивая вес камней.
– Красивые.
– Дорогая? Рэйч? Разве мы не хотим сделать это сегодня?..
Льюис облек предложение в более определенную, чем обычно, форму и подбавил в голос твердости. Разве они не давали брачный обет? Он даже приготовился, в случае отказа, напомнить жене соответствующую строчку.
Рэйчел вернула на место ожерелье и бросила в корзину испачканную бумажную салфетку.
– У тебя есть та штука?
Лицо ее сохранило нейтральное выражение, не выдавая ни желания, ни отвращения. Но ему хватило и этого. Отклик последовал незамедлительно. Дрожащими от волнения руками он открыл аптечку, в комплект которой помимо сигарет входили и средства профилактики. Такую аптечку получал каждый британский военнослужащий в Германии. Государство заботилось обо всех солдатских нуждах и потребностях.
Рэйчел, не снимая рубашки, скользнула под одеяло. Ничего похожего на возбуждение в ее манерах и жестах Льюис не заметил, но это его не остановило. Оторвав от полоски с шестью презервативами один, он шагнул к кровати. Пижамные штаны предательски оттопырились. Он сел на кровать спиной к жене, надеясь, что она ничего не заметила, и, стараясь сохранять спокойствие, стащил носки.
Рэйчел, привстав, взяла с прикроватного столика его серебряный портсигар.
– Ты думаешь обо мне, когда куришь?
– Шестьдесят раз в день.
– Не надо так говорить.
– Это правда. Я все рассчитал. Нас разделяли тридцать две тысячи сигарет.
– А когда ты думал обо мне, о чем ты думал?
– Больше всего? – Он ответил честно: – О таком вот моменте.
Рэйчел удивленно посмотрела на него:
– Уже готов?
Льюис зубами разорвал фольгу, достал презерватив и, положив его на подушку, быстро разделся. Рэйчел вернула на столик портсигар и стянула через голову рубашку. Такое обыкновенное и такое изысканное движение. Стесняясь и остро ощущая свою незащищенность, он юркнул под одеяло. Она лежала на боку, лицом к нему, опершись на локоть. В этот миг Льюис чувствовал себя рядовым перед грозным фельдмаршалом.
Рэйчел взяла презерватив:
– Хочешь, надену?
Льюис только кивнул, но когда она, сунув руку под одеяло, потянулась к нему, перехватил ее запястье, притянул к себе и поцеловал. Он не хотел спешить, не хотел, чтобы все случилось быстро, но уже забегал вперед. Они поцеловались, но ее губы так и не раскрылись. Она отстранилась, чтобы довести до конца начатое, отбросила одеяло. Льюис откинулся на спину, предоставив жене свободу действий, и постарался удержать взгляд на потолке с узорчатым карнизом или на чем-то еще, на чем угодно, лишь бы не выстрелить раньше времени, но первое же прикосновение ее холодных пальцев сломило сопротивление. Он выплеснулся с шумным выдохом наслаждения, облегчения и отчаяния.
– Ааа… Прибыл с опережением. Извини.
– Все в порядке.
– Извини, Рэйч, – повторил он.
– Соскочил во Фраттоне.
– Едва отошел от Ватерлоо.
Она ничуть не огорчилась, и это равнодушие с ее стороны лишь добавило горечи его разочарованию. Он злился на себя. Дисциплинированность и выдержка подвели в самый ответственный момент. И упоминание Фраттона (последней станции перед Портсмутом) лишь напомнило о времени, когда их страсть неизменно брала верх над осторожностью и благоразумием.
Он схватил лежавшее рядом полотенце и вытерся.
– Слишком долго без практики. Отвык…
– Все в порядке, – повторила Рэйчел, коснулась его лица, погладила по щеке.
– Я…
– Ш-ш-ш. Я все понимаю.
– Ты как?
– Хорошо.
– Точно?
– Да. Хорошо. Только замерзла. – Рэйчел села и вытащила из-под подушки ночную сорочку.
Льюис тоже сел, свесил ноги. Разочарование понемногу отступало. Уж лучше такое, усеченное удовлетворение, чем вообще никакого. Выпустил пар, избавился от накопившегося едкого раздражения, которое засело глубоко внутри тянущей болью. Позже, выключив свет и уже в пижаме лежа под одеялом, Льюис позволил мыслям вернуться в другую зону, ту, где он чувствовал себя уверенно и безопасно, где ему приходилось иметь дело с куда менее запутанными проблемами и нуждами тысяч безликих немцев, где он занимался восстановлением страны.
