— А почему вы из армии ушли? — недоуменно протянула Полина, обводя взглядом бурское семейство. — Побеждали же ведь…
— Кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать, — назидательно обронил патриарх и приподнялся с лежанки. — Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори пред ангелом Божьим: «это — ошибка!» для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твое и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве сновидений, как и во множестве слов, много суеты; но ты бойся Бога.
— Поня-я-я-тно-о-о, — многозначительно протянула явно ничего непонимающая девушка. — А чего тогда вновь в Трансвааль возвращаетесь?
— Так англичане ж Блумфонтейн взяли! — тяжело вздохнул Мартин и зябко передернул плечами. — Папа говорит — беда пришла. А свои своих в беде не бросают, помогать надо.
19 мая 1900 года. Южная Африка, окрестности Претории
— Ну и чего мы опять встали? — недовольно проворчала Полина, комментируя очередную, как бы не пятую за утро, остановку.
За завтраком бурские женщины до отвала накормили чрезмерно тощую (по их мнению) девушку кукурузной кашей — футу, щедро приправленной чиллибайтсом[13]. Умяв двойную порцию каши, Полина с трудом отговорилась от снятия пробы с машонжа[14], но зато, распробовав, какая прелесть настоящий домашний бильтонг[15] и бурворс[16] жевала их еще часа полтора после отправки в путь. Правда, теперь она маялась от обжорства, и каждая минута, отдаляющая от долгожданного привала, воспринималась как личное оскорбление. А тут еще, как на зло, то у бурского фургона чека с колеса соскочит, то недостаточно прочный настил над ручьем неугомонным бюргерам приспичит укрепить, то Фея, наотрез отказавшись греть переполненный хозяйский живот, удерет к Пелевину на козлы.
— Пейзажами любуюсь, — процедил Алексей, донельзя утомленный дорогой и бесконечными придирками и стонами пассажирки, и, пресекая очередную порцию возмущенного бурчания и жалоб, добавил. — Приехали. Вот она, Земля твоя Обетованная…
С трудом перевалившись через ею же самой созданный из мешков и тюков завал, Полина протаранила головой брезентовый тент и, как была на четвереньках, с любопытством высунулась наружу.
У подножия холма, на вершине которого замер их фургон, полукругом огибая изумрудный, с фиолетовыми вкраплениями цветущей жакаранды, мыс, стелилась желто-серая лента Тсваны. К самому краю мыса прилепились пятнистый от ржавчины, грузно осевший в воду чуть ли не по поручни, дебаркадер и маленькая пристань. Чуть дальше, над длиннющими рядами деревянных пакгаузов возвышалась громада железнодорожного вокзала, напоминающего Лондонский Тауэр, с тянувшимися к небу столбами дыма и пара. В просветах между круглыми, пыльно-коричневыми кронами деревьев виднелись ряды приземистых каменных домиков, среди которых редкими сталактитами возвышались двух и трехэтажные особняки. Где-то посередине скопления невысоких строений вавилонским столпом надменно возвышалась конусообразная башня, прилепленная к длинному, полукруглому, из красного кирпича зданию. Отличаясь формой, и цветом от остального города, она словно подчеркивала коричневым камнем свою исключительность. Чуть правее, окружая псевдоримскими порталами квадратную площадь, выстроились в разорванное каре четыре песочного цвета, сугубо официальных даже на вид, здания. Словно не устояв под натиском возвышающегося над городом монстра, фронтальная линия каре дрогнула и отступила, открывая взору квадратный плац, на котором суетились еле различимые фигурки людей.
— Это что… Претория? — пристально, всматриваясь в раскинувшуюся перед ней картину, с непонятным Алексею разочарованием, спросила Полина. Почему-то шепотом.
— Претория, Претория, — неохотно буркнул Пелевин, поправляя упряжь. — Претористей не бывает… Ты хоть знаешь где твой дядюшка обитает?
— Ага! — девушка, бурча что-то под нос и корча рожицы, закопошилась в бесчисленных карманах своей куртки. — Куда ж я ее засунула-то? В конце концов поисковая операция увенчалась успехом и откуда-то, чуть ли не из-под подкладки, была извлечена мятая, пожелтевшая от пота и пыли бумажка. — Вот! Я ж говорила! — горделиво ухмыльнулась Полина, потрясая запиской в воздухе. — Мы, Кастанеди, славимся точностью, всякие там Тиссо, Февр-Жако и прочие ТАГ Хойеры с Шопарами
